в этом ни капли не сомневаюсь. Я буду направлять их действия до тех пор, пока они не выполнят все мои пожелания, а им будет казаться, что они действуют самостоятельно.
Я должен признать, что был чересчур беспечен. Я слишком увлекся мыслями о моих людях и позабыл о нынешнем своем воплощении, о Брэде Уилсоне из морской разведки, упустил из виду близость Раша, а он тем временем не сидел сложа руки.
Будь он проклят! Я попытался сделать шаг, чтобы заглянуть в дальний угол столовой, но мои ноги утратили способность двигаться. Башмаки Брэда Уилсона превратились в корни, которые все глубже и глубже зарывались в землю, цепляясь за камни, добираясь до подземных вод, переплетаясь с корнями других деревьев…
Других деревьев! Мои ступни и голени уже одеревенели, непреодолимая сила потянула мои руки кверху, мои суставы начали твердеть. Я попытался покинуть это тело, однако тысячи витавших в моей кроне антихерувимов не дремали. Конечно, сами по себе эти создания не удержали бы меня, но с помощью Раша они сделали бегство невозможным.
Какое уж там бегство! Брэд Уилсон представлял собой одно из воплощений, но он состоял из моих атомов. В отличие от демонов, которые предпочитают вселяться в человеческие тела (как Раш, например), мы, ангелы, творим свои ипостаси из собственной субстанции. И если Рашу и его приспешникам удастся удерживать на месте мою сущность до тех пор, пока они не закончат трансформацию и не превратят меня в дуб с дубовыми мозгами, я уже никогда не смогу освободиться, не смогу вновь стать Аннаниилом и останусь тем, во что они задумали меня превратить, – деревом, неведомо откуда появившимся на лужайке у пригородного дома.
Что если это им удастся? Я ничуть не сомневался, что в таком случае мне останется лишь пожинать горькие плоды поражения. Скованный по рукам и ногам безмозглой древесиной, я останусь здесь до тех пор, пока Он не пришлет на смену более ловкого помощника, который сумеет совершить то, что не удалось мне, – погубить этот мир.
А что потом? Потом всему этому придет конец.
А что сейчас? Через несколько минут в нью-йоркском кинотеатре завершится «Ночной кошмар» (главную героиню, конечно же, оправдают), и Сьюзан соберется уходить. А Энди Харбинджер? Я оставил ему слишком мало жизненных сил, чтобы он мог хотя бы встать со стула, не говоря уж о достойном завершении вечера. Сначала будет удивление, потом потрясение, а кончится все больничной койкой. Живой труп Энди доставят в клинику, но я создал его наспех, не позаботившись оснастить всем, что полагается человеческому телу. Итак, я дал маху и там, и здесь, предпочел пойти по легкому пути. Что теперь? Отдать труп Энди на растерзание «скорой помощи»? Смириться с перспективой стремительно приближающегося небытия? Провалить Его замысел?
У меня все еще были зубы, и я крепко стиснул их, с трудом поворачивая голову на одеревеневшей шее. Где же Раш?
У обочины стояла «тойота» Фрэнка. Зеркальце на левом крыле машины было повернуто так, что я еще мог в него заглянуть. Раш в нем не отражался, зато я увидел «бьюик», припаркованный в квартале отсюда на другой стороне дороги. Я сузил луч зрения и заглянул через зеркальце «тойоты» в зеркальце «бьюика», находившееся в его салоне. Мой взгляд уперся в зеркальное стекло окна гостиной соседей Марии-Елены. В гостиной было темно; зеркальное стекло оказалось полупрозрачным, но его отражающей способности хватило, чтобы увидеть в нем «тойоту». Под этим углом в стекле водительской дверцы за стеной дома Марии-Елены виднелась едва различимая темная ссутулившаяся фигура торжествующе хохочущего Раша.
Мои руки были уже почти задраны кверху, ноги слились в единый ствол, начинавший твердеть. Мои глаза стремительно зарастали корой, но я сосредоточился и поднял веки. Зеркала обоих автомобилей, стекла соседского дома и водительской дверцы «тойоты» взорвались с хлопком, похожим на пистолетный выстрел. Но, пока они лопались, луч моей ярости настиг Раша, укрывшегося за стеной, и, вонзившись в него гарпуном, поднял в воздух и швырнул его тело к моим ногам.
Как они взвыли, эти жалкие мошки! Едва слышный вопль понесся к ночному небу; он напоминал потрескивание электрических разрядов на поверхности облака. Обратившись в струйки дыма, они ринулись прочь, оставив своего повелителя корчиться в позаимствованной им оболочке и барахтался, пытаясь покинуть сотрясаемое судорогой тело Раша.
Нет, не сейчас. Сейчас я не могу его убить, поскольку для этого пришлось бы превратить огромную массу в энергию, но я проучу его так, чтобы он никогда впредь не пытался встать на моем пути. Я причиню ему такую страшную боль, чтобы от одного воспоминания обо мне он начинал извиваться, словно уж на сковородке. Сейчас он находится в теле Раша, и он переживет все, что почувствует это тело, он останется в нем до тех пор, пока я буду преподавать ему наглядный урок.
Я вскипятил кровь, текущую в его жилах; я превратил его веки в иглы и вонзил их ему в глаза; я связал узлом его внутренности и сунул в желудок живого хорька, превратил язык в пиранью, хвост которой угнездился в его глотке.
Дьявол корчился, хрипел и завывал, но эти звуки не услышало бы ни одно ухо на Земле. Он бешено сопротивлялся, пытался нападать, стараясь прекратить мучения, которые я на него насылал. Он задушил хорька собственными кишками, изжарил и проглотил пиранью, но все равно продолжал страдать от боли и новых казней, которыми я усердно пичкал его тело. Человек избавился бы от пытки, потеряв сознание или умерев, но ему эти пути были заказаны. У него хватило ума не просить пощады. Пощады? Этому смердящему демону?
Он обернулся червем и попытался выскользнуть через ухо Раша, но я превратил червя в пепел и разобрал его на молекулы. Он едва успел вернуться в тело, пока я окончательно его не доконал. Помни мой гнев, демон!
Он вновь и вновь предпринимал отчаянные попытки умертвить Раша и прекратить борьбу, лишив меня противника, но каждый раз я насылал на него новые и новые беды, нанося очередные удары, раны, укусы.
Наконец я остановился. Демон сжался от страха, притаившись в охваченном страданием теле Раша и не решаясь возобновить схватку, а я тем временем восстанавливал причиненный им ущерб, отсекая корни, обращаясь в плоть, превращая живицу в кровь, а древесину – в мышцы.
Обретя способность двигаться, я немедленно покинул бьющееся в судорогах создание и заглянул в гостиную. Все пятеро по-прежнему сидели за столом, так и не заметив вспыхнувшей на лужайке битвы. Что ж, отлично.
Потом я вновь обратил внимание на бывшего Раша. Ему не суждено вернуться в старую оболочку. Он уже никогда не сможет мне помешать.
– Наконец-то я разделался с тобой, – сказал я ему. – Теперь ты можешь убираться восвояси.
Его тело тотчас перестало трястись и замерло; через несколько секунд из мертвой ноздри опасливо выполз таракан. Я оторвал ему лапку – так, чтобы помнил, – и отпустил на все четыре стороны. Таракан заковылял прочь и скрылся в траве.
Теперь мне не было нужды оставаться Брэдом Уилсоном, морским разведчиком, и продолжать наблюдение за своими людьми. Раш был раздавлен и уничтожен. Я позволил себе расслабиться и унесся в Нью-Йорк, прихватив с собой бездыханное тело. Я бросил его в районе, где на труп не обратят особого внимания, и перед самым окончанием фильма превратился в Энди Харбинджера.
– Это было что-то особенное, – сказала Сьюзан, когда мы вместе с толпой зрителей пробирались к выходу.
– Да уж, – согласился Энди.
Нет, нет, нет…
Хватит, довольно, достаточно…
Я ненавижу, ненавижу, ненавижу…
Хватит!
Мозг отказывается повиноваться, я не в силах мыслить, не могу остановиться, все бегу, бегу…
С меня хватит!
Но я не имею права отступать.
Я должен, должен, должен…
