— Но ты даже не пытался подумать, Джон, — настаивала Мэй.
— Вот тут ты права, — согласился Дортмундер. — Уж если я и пытаюсь что-то сделать, так это забыть о плотине. Что нам еще остается? Попросить Стэнова приятеля слепить еще одну повозку? Купить у того парня с Лонг-Айленда еще пару аквалангов? Прорезать очередную дыру в заборе, чтобы наткнуться на толпу людей, наблюдающих за водохранилищем? Спуститься в него без этих проклятых теннисных шариков? Да, Мэй, ты права. Должны быть и другие способы. Другие способы свернуть себе шею, о которых мы до сих пор не догадывались. Но даже если мы сумеем пробиться в этот чертов город, нам придется пройти по дну, меся грязь, а затем попытаться отыскать крохотный ящик на огромном поле — там, где не видно ровным счетом ничего, даже если бы кто-то специально расставил для нас указатели.
— Будь это простая задача, нам не пришлось бы обращаться к тебе за помощью, — рассудительно заметила Мэй.
Дортмундер откинулся на спину и развел руками.
— Если хочешь, я перееду сюда, — сказал он. — И когда Том взорвет дамбу, буду рядом с тобой. Но больше мне предложить нечего. Мы с Томом расстались навсегда.
— Я знаю, что ты не исчерпал всех возможностей, — настаивала Мэй. — И если бы ты заставил себя подумать над этим...
— А вот и мамуля, — заметил Стэн.
Дортмундер вновь выглянул в окно и увидел зеленый «плимут френзи» с белыми шашечками и надписью «Городской таксомотор» на борту, остановившийся у обочины напротив дома. Из-за руля вылезла мамуля Стэна, одетая в свой рабочий костюм — кожаную кепку, куртку на «молнии» поверх фланелевой рубашки, хлопчатобумажные брюки и туфли. Ее движения были исполнены непривычной плавности и спокойствия. Мамуля аккуратно прикрыла дверцу, вместо того чтобы хлопнуть ею изо всех сил, и направилась к дому неторопливой походкой, не растопыривая локтей и не задирая подбородка.
— Черт побери, — оторопело пробормотал Стэн. — Что это случилось со старушкой?
— Она перестала напрягаться, — сказала Мэй.
Так оно и было. Войдя в дом, мамуля не грохнула дверью, не пнула ее ногой и даже не стала орать и вопить. Она повесила куртку и кепку на крючок и вплыла в гостиную.
— Добрый день, Стэнли, — сказала она мягким голосом. — Я так рада, что ты приехал. Как ты себя чувствуешь, Джон?
— Словно утопленник.
— Вот и славно. — Мамуля пересекла гостиную и подставила сыну щеку для поцелуя. Ошеломленный Стэн подчинился, и мамуля окинула его критическим, но снисходительным взглядом. — Ты уже обедал? — спросила она.
— Ну да, конечно, — ответил тот, пожимая плечами. — Как всегда. Ты сама знаешь.
— Ты не задержишься у нас?
— Э-ээ... — произнес Дортмундер, прочищая горло. — Мы, собственно, приехали затем, чтобы увезти вас отсюда.
Мамуля обратила к нему нахмуренное лицо.
— Куда увезти? В город? — осведомилась она голосом, в котором послышалась нотка былой сварливости. — В Нью-Йорк со всеми его гавайскими бродягами и прочей нечистью?
— Именно туда, — подтвердил Дортмундер.
Мамуля приставила к его носу корявый палец.
— А знаешь ли ты, — спросила она с дрожью в голосе, — что делают местные жители, когда ты включаешь сигнал поворота?
— Не знаю, — ответил Дортмундер.
— Они уступают тебе дорогу, чтобы ты мог свернуть!
— Очень мило с их стороны, — сказал Дортмундер.
Мамуля уперла ноги в пол, а кулаки в бока и, выпятив челюсть в сторону Дортмундера, осведомилась:
— А что может предложить взамен Нью-Йорк?
— Да хотя бы то, что его не затопят.
Мамуля медленно, многозначительно кивнула.
— А вот уж это — твоя забота, Джон, — сказала она.
В ответ Дортмундер лишь вздохнул.
Мэй, которая с тревогой наблюдала за ним в течение всего разговора, вскочила и спросила:
— Вы, наверное, очень устали с дороги?
— Уж кто-кто, а я вконец измотан, — признался Стэн.
— У меня заварен чай, — сказала Мэй и направилась к двери.
— Чай?! — в один голос воскликнули Дортмундер и Стэн.
Мэй остановилась в дверях и, оглянувшись, удивленно вскинула брови.
— Честно говоря, я только и думал о том, как бы мне хлебнуть пивка, — робко произнес Стэн.
В ответ женщины покачали головами. Наконец мамуля сказала:
— Тебе нельзя пить пиво, если ты собираешься сегодня садиться за руль.
— Но я-то не собираюсь, — заметил Дортмундер.
Стэн бросил на него недружелюбный взгляд, и в этот миг в разговор вмешалась Мэй.
— Это было бы нечестно с твоей стороны, Джон, — сказала она. — Уж лучше я принесу чай. Он уже готов. — И вышла на кухню.
В отсутствие Мэй Стэн попытался уговорить мамулю бросить эту дурацкую затею и вернуться домой. Он привел множество доводов, которые с точки зрения Дортмундера звучали весьма убедительно. Стэн утверждал, что:
1) мамуле вскоре надоест этот отпуск, и она начнет тосковать по суматошной городской жизни;
2) чем дольше она пробудет в этой глуши, тем труднее ей будет восстановить боевые навыки, без которых в Нью-Йорке не проживешь;
3) уже в самом ближайшем будущем этот дом начнет действовать ей на нервы и доведет ее до бешенства, поскольку ничто здесь не напоминает о той прекрасной квартире над гаражом в Бруклине, где они со Стэном так счастливо жили все эти годы;
4) в захолустье на такси нипочем на заработать тех денег, которые имеют нью-йоркские извозчики;
5) Том Джимсон собирается взорвать дамбу.
— Это по части Джона, — неизменно отвечала мамуля на все попытки Стэна привлечь ее внимание к последнему доводу. На первые четыре она лишь пожимала плечами, не вступая в спор.
В комнату вошла Мэй, неся на круглом подносе кружки с чаем. Дортмундер облегченно отметил, что до крохотных чайных чашечек и миниатюрных бутербродов с липнущей к зубам коркой дело не дошло, так что некоторая надежда еще сохранялась.
А может быть, и нет. Они расселись по комнате с кружками в руках, словно участники постановки о бедности в «Театре шедевра», и Мэй сказала:
— Если вы действительно готовы сюда переехать, Джон, то в вашем распоряжении несколько комнат. Для тебя и для Стэна.
— Тебе нужно подышать свежим воздухом, — добавила мамуля, обращаясь к сыну.
— У меня в жизни не было столько свободного места, Джон, — продолжала Мэй оживленным тоном, который едва не взбесил Дортмундера. — Здесь полно комнат — и на первом этаже, и на втором. И все они обставлены прекрасной мебелью.
— И все это стоит сущие пустяки по сравнению с городом, — подхватила мамуля.
— Мамуля, — с жалобной ноткой в голосе произнес Стэн, — я не хочу жить в Дадсон-Сентр. Ну что я буду здесь делать?
— Работать на пару с Джоном, — сказала мамуля. — Доставать деньги этого ублюдка Джимсона.
Дортмундер вздохнул.
— Надеюсь, Джон, ты не считаешь, будто я совершаю подлость по отношению к тебе, — заговорила Мэй. — Все, что я делаю, я делаю не только для себя, но и ради тебя.
— Как это мило, — заметил Дортмундер.
