– Когда тебе потребуется дура на харбктерную роль, ты мне заранее скажешь… – Это Лариса намекнула на то, что Сашка некогда слегка подвизался на театральных подмостках. – Главное не забывай – восьмерка на руке без своего хода, да на длинной масти – страшная штука. Живым хоть обещаете к утру вернуть?
– Да ты о чем, мы вправду, – поддержал друга Новиков. А Левашов уже одевался.
– Когда-нибудь и отдохнуть же надо…
– Вы у меня отдохнете… Валите отсюда, пока я добрая. И без глупостей… – Последние слова были обращены непосредственно Олегу.
– Дорогая, нет хода – не вистую. С молоком матери…
– Нет, она у тебя классная баба, – от всей души сообщил Левашову Андрей, когда они сбежали вниз по лестнице. Возрастные изменения против воли очевидно начали себя проявлять. Веселость и радость жизни по самым незначительным поводам гораздо ярче вспыхивает в двадцать, чем в сорок. Мозги мозгами, а эндокринная система иногда поважнее бывает.
– И даже более чем… – охотно сообщил Олег. Ему «двадцатилетняя» Лариса, у которой как бы не было теперь всего последующего жизненного опыта, тоже нравилась.
В холле нижнего этажа отеля, «рецепшн», или «рецепция», где во времена большей человеческой мобильности, туристского бума и тому подобного должны были бы толпиться кандидаты в постояльцы у стойки портье (администратора по-нашему), чего-то требовать, заполнять «карточки гостя» и вообще вести себя слишком нервно (а вдруг мест не хватит?!), царила тишь, гладь и божья благодать. Проблема сейчас была у хозяев: найдется ли достаточное количество желающих отдать свои «фунты, франки и жемчуга стакан»?[30]
Потому под пальмами, фикусами и даже рододендронами стояли столики, официанты в белых сюртуках разносили напитки, любые, существующие внутри и в ближних окрестностях Европы. Господа (мужчины исключительно) то ли еще не хотящие подниматься в номера, то ли спустившиеся из них по какой-то надобности, кто в пальто, кто в смокингах, опрокидывали рюмки и стаканы, нещадно дымили всем, что позволяет преобразовывать «герба никотиниана» в радующий душу продукт. Вредный для здоровья, безусловно, но это отдельная тема.
– Мужики, – сообщил Левашов, причем по-русски, что совершенно никого из окружающих не заинтересовало. Тут говорили даже на урду. – Давайте присядем вон под той пальмочкой у окна, спросим три по сто, и вы мне все расскажете. Я и так понял, у вас получилось, но все же…
– Вообще мы хотели сообразить то же самое, но у Воронцова, – без выраженного давления, просто в виде информации, сказал Шульгин.
– Успеешь, – отмахнулся Олег. – Я на свободе, я гуляю. Денег у меня навалом. Могу за весь здешний кагал заплатить…
– Эй, брат, ты чего? С Лариской перебрал? С виду и не заметно было… – ощутил тревогу Новиков.
– С какого перепугу, Билли? – Это Левашов вспомнил старое, теперь вновь входящее в употребление прозвище Новикова. Он демонстративно вздернул обшлаг рубашки, показал друзьям зеленый экран гомеостата.
– Вопросы есть? Вопросов нет… – и тут же расстегнул браслет. Сунул бесценное для любого гуманоида устройство в карман. Словно старые тридцатирублевые часы марки «Победа».
– Убедились? Это первая. – Он широким жестом подозвал лакея, снял с подноса три стопки виски. – Рассказывайте. Вы куда более вздрюченные, чем я… А для Воронцова нужно будет выстроить более изящную концепцию. Или я чего-то до сих пор не понимаю?
Новиков внимательно посмотрел на обоих старых друзей.
«А вот получилось, что бы кто ни говорил! Сидим мы здесь, на вид второкурсники, третьекурсники от силы. И все происходит, как придумано. Никого нам больше не нужно на этом свете. Помогающих или мешающих. Забыть, вычеркнуть из жизни и памяти минувшие двадцать лет. Совсем. Как их и не было.
Откроем мысленно тетрадку в синем ледериновом переплете. С одной стороны – запись лекции по истории КПСС, с другой, задней – черными чернилами китайской авторучки с золотой рыбкой (китайские вещи тогда – совсем не то что сейчас) написанные моей рукой отрывки все того же бесконечного романа.
«…Оправив синий китель с золотыми нашивками на рукаве, он спросил девушку с мечтательными глазами, медленно пригубливавшую бокал шампанского за соседним столиком:
– Не позволите ли вы после этого мне пригласить вас на танго?
– А кто вы? С незнакомыми я не танцую…
– Капитан Немо, если вам угодно, а на самом деле – капитан цур зее[31] Вильгельм Пфеннигер…
– Такой молодой? Вы, наверное, подводник? – Эти слова выдавали в девушке большую информированность.
– Да. «Хог», «Абукир», «Кресси» и «Лексингтон» – моя работа…[32]
– Неужели? Я о вас читала. Конечно, первое же танго – ваше…
Девушка встала, и он убедился, сколь прекрасна ее фигура».
Само собой, со стилистикой не все тогда у него было гладко, но что вы хотите от двадцатилетнего парня эпохи дозревающего социализма? Да еще когда лектор бубнит, а соседи по столу играют в «балду», и на часы посматриваешь, скоро ли эта мутотень кончится. Тут и Марсель Пруст затруднился бы ваять свои шедевры.
Ладно, девушки пока нет, но все остальное – в порядке.
– Карт-бланш нами получен, – доложил Новиков Олегу и в общих чертах обрисовал сложившееся на текущий момент положение вещей.
– Теперь нам остается предоставить всем желающим заниматься делами по собственному усмотрению и не вмешиваться в наши. Что бы там отныне ни творилось в мире, мы получаем великолепную возможность «пожить на свои». Отвлекающие операции в
– Образно излагаешь, – одобрительно кивнул Левашов. – Ну так вперед. Ты, Саш, уже составил списки нужного нам на трехмесячный поход снаряжения?
Шульгин постучал себя пальцем по виску.
– Все давно здесь. Осталось распечатать с учетом «вновь открывшихся обстоятельств».
– Вот и приступай, а к Воронцову завтра пойдем, с готовыми документами и на свежую голову. А сейчас не сыграть ли действительно, вот Лариска удивится нашей непроходимой честности.
– Отлично придумано. Новая жизнь начинается с чистого листа…
– С разграфленного, – уточнил Новиков, – для начала – по пенсу вист.
– А может – по шиллингу?
– Когда до копей доберемся, можно будет и по фунту. А пока нужно экономить. Дорога дальняя…
Глава шестая
Без особых приключений «Валгалла» с «Призраком» на хорошей скорости спустились Атлантикой до широты островов Тристан-да-Кунья, откуда, сменив курс на ONO, начал огибать южную оконечность Африки. Август Северного полушария, как известно, в Южном соответствует февралю. После пересечения тропика Козерога (23 градуса ю.ш.) погода ощутимо испортилась. Начались частые шквалистые ветры, разгонявшие океанскую волну до пяти баллов, почти ежедневно опускался плотный туман, то и дело переходящий в холодный дождь. Столбик спирта в термометрах не поднимался выше пятиградусной отметки Цельсия.
– Субтропики, чтоб им пусто было, – выругался Шульгин, крепко вцепившись в поручни рубки. За стеклами лобового окна бесконечными грядами набегали на форштевень яхты отороченные пенными гребнями мутно-серые валы. Высокий полубак то и дело накрывали потоки воды. «Призрак» то взлетал бушпритом к рваным черным тучам, то проваливался, обнажая корму, и тогда по ушам ударял пронзительный вой набиравших опасные обороты винтов.
Хорошо, что друзья, конструируя и перестраивая «Призрак», предусмотрели и устранили вечную беду парусников и вообще любых кораблей того времени – сырость. Обычно она проникала везде, делая жизнь мореходов невыносимой, точнее – почти невыносимой, раз моряки как-то выживали. Даже командующий
