Утро космоса. Королев и Гагарин

работали конструкторы и инженеры), туда, где строили испытательный стенд для двигателей (его металличе­ские конструкции вырастали над оврагом) и стартовую позицию.

– Благоустройством обязательно займемся, – ска­зал Вознюк на одном из совещаний, – а сейчас все си­лы и технику для основных сооружений. И главное – надо учиться, всем без исключения офицерам и сол­датам.

Люди прибывали из различных частей – авиацион­ных, танковых, артиллерийских, о новой технике ничего не знали. За исключением С. П. Королева и его бли­жайших соратников, никто не видел, как стартует раке­та, и поэтому большинство из военных считали, что но­вое оружие должно обязательно походить на легендар­ные «катюши».

У стенда для прожига собрались специалисты. Раке­та была «привязана» к металлическим конструкциям. Сооружение было довольно внушительным – 45 мет­ров ввысь, да и стоял стенд над оврагом, куда должна была рвануться огненная струя.

Это была генеральная репетиция. Нужно было снять различные параметры двигателей, и от инженеров и офицеров потребовалась немалая изобретательность, чтобы из подручных средств создать хитроумные прибо­ры и приборчики, которые смогли бы зарегистрировать данные. Лишь позже появится специальная аппаратура для таких испытаний, а сейчас все пошло в ход, включая даже комнатные термометры. Один из них висел на металлической стойке и показывал почти 40 градусов, хотя уже и наступила осень.

Первое чувство после включения двигателей – изу­мление. Люди словно остолбенели, пораженные мощью огненной струи, рожденной двигателем. Казалось, по­меркло все – степь, вечернее солнце, сам стенд. В гла­зах сверкала ярко-красная дуга, улетающая в овраг.

Оттуда поднимались клубы дыма, и лишь это черное облако напоминало о залпе «катюш».

Ракета и стенд выдержали экзамен. «Эта штучка впечатляет», – сказал один из офицеров, и его слова с удовольствием повторялись на госкомиссии, которая в эти дни заседала несколько раз в сутки.

16 октября было принято решение о пуске. Дмитрий Федорович Устинов после заседания госкомиссии подо­шел к Вознюку.

– Я понимаю, что люди устали, измучены, – ска­зал он, – но мы не имеем права на ошибки, на неуда­чу. Еще раз напомните об этом всему стартовому рас­чету.

– Мы уверены в успехе.

– Я тоже. – Дмитрий Федорович улыбнулся. – Иначе и быть не может: вся страна на нас работает…

«Наша техника рождалась в годы послевоенной раз­рухи, – писал ребятам В. И. Вознюк. – Каждый гвоздь, кирпич, кусок шифера были на счету. Но для нас вы­деляли все необходимое – ведь речь шла об обороне страны. Стране угрожали новой войной, капиталисты не предполагали, что советские ученые и специалисты смо­гут в очень короткое время создать ракетно-ядерное ору­жие. Вы родились в конце пятидесятых годов, ваше дет­ство и юность, к счастью, пришлись на мирное время, но его могло и не быть, если бы ваши отцы и деды, вы­стояв в страшной войне, не выиграли бы иные «сраже­ния» – на этот раз в соревновании за новейшую техни­ку – ракетную».

Первая ракета ушла легко, красиво. Чиркнула по небу как огненная стрела, только ее и видели.

Все выбежали из землянок, из машин, спрятанных в овражке. Начали поздравлять друг друга. Королев стоял чуть в сторонке. Его глаза были полны слез. Воз­нюк подошел к конструктору: «С днем рождения, Сер­гей Павлович!»

– Спасибо, – Королев обнял генерала, – такие дела, Василий Иванович, начинаем, такие дела…

Было уже пять, на востоке темнота чуть расступа­лась, но ночь пока царила над степью. Мы стояли у памятника, угадывая его очертания, потому что и Сте­пан Царев, и я видели его много раз.

Он предложил остановиться на несколько минут. Молча вышел из машины, жестом позвал за собой.

– Подождем, сейчас она будет взлетать, – потом объяснил он, – я еще раз хочу взглянуть…

Мы торопились на стартовую, уходила очередная ра­кета, и пуск был назначен на шесть двадцать, а от па­мятника до наблюдательного пункта добрых полсотни километров.

– Успеем, – успокоил Царев и вновь замолчал. Я понял, что сегодняшняя остановка у памятника свя­ зана со вчерашним вечером. Сначала мы были дома у Царева, потом вышли на улицу. Степан Авксентьевич все рассказывал о тех днях, что давно уже ушли, а в нем живут, словно не властно над ними время.

С нами был еще Борис, сын Степана Авксентьевича. Он работает здесь же, на полигоне. Есть такая служба точного времени, и младший Царев следит, чтобы «се­кунды не торопились и не отставали, потому что в нашем деле точность прежде всего». Так он выразился, и отец поддержал сына: «Пожалуй, он прав. Секунды в жизни ракетчика подчас стоят многих лет…» И он вновь загово­рил неторопливо, размышляя о прожитом.

– Борис родился 12 апреля, так что этот день для нас праздник вдвойне. Так уж случилось… Да и живет сейчас на улице Королева. На улице Сергея Павлови­ча… А я привыкнуть не могу: «памятники», «улицы», «музеи»… Не могу… Он ведь для нас всегда живой… И молодой. В 47-м ему было сорок лет… Это на портре­ тах Сергей Павлович суровым кажется, даже строгим, а для меня остался в потертой кожаной куртке, спокой­ный, мягкий, никогда не повышающий голоса… Неприят­ность однажды у меня вышла: ударило в лицо, кровь из щеки хлынула, думали, что глаза лишился. Королев на своей машине отправил в больницу, а вечером сам за­ехал… А ведь я рядовым техником был, он же – Глав­ным конструктором. Мы тогда новые ракеты испытыва­ли, собачек к полетам готовили… Добрым был Сергей Павлович, потому что в большом деле нельзя быть иным – люди тянутся к тому, кто во главе, примеряют себя по нему. А для нас, юнцов, Королев примером стал: тяжесть на его плечах огромная да и ответственность выше некуда. А он словно не замечает этого, в каждую мелочь вникает, всегда найдет время, чтобы выслушать, поспорить, более того – поучиться… Да и в наши «мон­тажные мастерские» приезжал в любое время суток, мы ни выходных, ни сменной работы не знали… И еще: зажигать людей умел делом, не случайно большин­ство из тех, кто на самом первом этапе начал с ракета­ми работать, так и прикипели к новому делу на всю жизнь.

Мы шли с Царевым по центральной улице городка, над нами шумели деревья, сквозь ветви которых прогля­дывали корпуса современных домов, магазинов, кафе, кинотеатра.

– Здесь ничего не было, – заметил Царев, – мер­твая степь, а каждое дерево как ребенка выхаживали. Но я не об этих трудностях говорю, не о быте, об ис­пытаниях иных. …Ну как их назвать?.. Испытания на творчество, на новые идеи – все это неточно, определе­ние найти трудно. Ракетной техники не было, не суще­ствовало, те опыты, что велись в довоенные годы, лишь давали общее направление, а нужно было из множества путей найти тот единственный, который принесет успех. Это теперь я отчетливо понимаю, а тогда только дога­дывался, что те люди, стоящие рядом с Королевым и чьи имена навечно выбиты на памятнике первой ракете, идут в неизведанное. Одного мужества и стойкости ма­ло, нужен огромный талант. И конструкторский и орга­низаторский. Приближался космический век человече­ства; чтобы открывать его, нужны были такие люди, как Королев.

Первый пуск прошел удачно.

Новый старт. Ракета взрывается.

Пуск! Опять неудача…

На стартовой площадке еще один экземпляр ракеты. Она взмывает ввысь, точно ложится на курс и попадает в расчетный район.

Но Сергей Павлович мрачен. В своем вагончике, как обычно, к вечеру он собирает ближайших соратников, друзей. Пьют «пустой» чай, размышляют о будущем.

– Нужен новый носитель, – говорит Королев, – у этого нет будущего… Как считаете?

Разговор шел бурный, много спорили, не всегда со­глашались друг с другом.

Нет, тогда еще речь не шла о космосе. Для обороны страны нужна была ракетная техника. И тем не менее в зти трудные годы началось исследование космоса в научных, мирных целях. Были созданы ракеты, которые называли «академическими». Председателем комиссии по их испытаниям был Анатолий Аркадьевич Благонравов.

Академик Благонравов в 1968 году возглавлял со­ветскую делегацию на Конференции ООН по мирному использованию космического пространства. В своем вы­ступлении Анатолий Аркадьевич сказал:

– Я со всей ответственностью заявляю участникам конференции, что в Советском Союзе с первых шагов