– Все правильно. Правда, гостям пришлось подождать, пока мы кресло установили в кабине и к кораб лю подвезли специальную ажурную площадку. Гагарин поднялся первым и, сняв ботинки, ловко подтянувшись на руках за кромку люка, опустился в кресло.
– Опять символика: впервые в цехе, первым Гагарин познакомился с кораблем, первым и полетел.
– Мы его как-то выделили из остальных. Обаяние – это тоже одна из черт, свойственная немногим людям. А Гагарин сразу располагал к себе искренностью и доверчивостью.
– Вы часто встречались с ним до полета?
– Всего несколько раз. Пожалуй, лучше я его узнал только на космодроме, когда запустили корабли с собачками и готовили главный «Восток» к старту.
– Твое «знаменитое» увольнение и выговор были в это время? Легенды ходят об этом случае…
– Ну уж легенды… Просто напряжение тех дней было неимоверным.
– А все же как это было?
– В одном из клапанов системы ориентации при испытаниях обнаружили дефект. А я не знал о нем, был в другом помещении. Вдруг входит Сергей Павлович, а я сижу и рассуждаю с товарищем о катапультирова нии. «Вы, собственно, что здесь делаете? Отвечайте, когда вас спрашивают?» Королев был «на взводе». Я молчал. «Почему вы не в монтажном корпусе? Вы знаете, что там происходит? Да вы что-нибудь знаете и вообще отвечаете за что-нибудь или нет?» Я молчу. Тогда он говорит: «Так вот что: я отстраняю вас от работы, я увольняю вас! Мне не нужны такие помощники. Сдать пропуск – и к чертовой матери, пешком по шпалам!» Хлопнул дверью и ушел. «Пешком по шпалам» – высшая степень гнева. Пошел в зал. Чувствовалось, что «буря» и там была солидной… К вечеру дефект устранили. Пропуск я, конечно, не пошел сдавать. Ночью приходит Сергей Павлович к нам. Уже смягчился. Но мне говорит все же: «Выговор вам обеспечен!» А я отвечаю: «Выговор, Сергей Павлович, вы мне объявить не имеете права». Вдруг наступила тишина: как это я возражаю Королеву? И Сергей Павлович тоже немного растерялся, спрашивает: «Это как же мне вас понимать?» – «А так, – говорю, – не можете. Я не ваш сотрудник. Вы меня четыре часа тому назад уволили». Замолчал Королев, и вдруг хохот: «Ну, купил! Ладно, старина, не обижайся. Это тебе так, авансом, чтобы быстрее вертелся».
– Гагарин и Титов знали о ваших неприятностях в монтажном корпусе?
– Не надо драматизировать этот эпизод. Шла нормальная работа. В процессе испытаний часто появляются трудности, их просто надо устранять – и все. А у Юры и Германа своих забот хватало…
– Ты имеешь в виду тренировки в корабле?
– Конечно, они поочередно обживали свой космический дом.
Вечером 10 апреля состоялось торжественное заседание Государственной комиссии. От технического руководителя пуска ждали, что он подробно расскажет о подготовке корабля и носителя, о комплексных испытаниях. Неприятности были, и еще накануне СП в довольно резких выражениях отчитывал и рядовых инженеров, и главных конструкторов. Несколько раз звучало знаменитое королёвское: «Отправлю в Москву по шпалам!» Да, сейчас ему представлялась прекрасная возможность детально проанализировать все сбои в подготовке к пуску и, невзирая на звание и положение, публично «дать перцу» всем, кто в предстартовые дни доставил немало неприятных минут Госкомиссии.
Сам Сергей Павлович готовился к таким заседаниям тщательно, считая их необходимыми, потому что здесь, в комнате, собирались все, кто имел отношение к пуску. «Наше дело коллективное, – часто повторял он, – и каждая ошибка не должна замалчиваться. Будем разбираться вместе…» И что греха таить, заседания Госкомиссии продолжались долго, причем Сергей Павлович никогда не прерывал выступающих, даже если что-то не нравилось в их докладах или их выводы были неверны. На стартовой площадке Королев становился иным: резко отдавал распоряжения, не терпел «дискуссий», требовал кратких и четких ответов на свои вопросы.
И вот теперь председатель предоставил ему слово…
Сергей Павлович встал, медленно обвел глазами присутствующих. Келдыш, который сидел рядом, при поднял голову. Глушко что-то рисовал на листке бумаги… В конце стола заместители Сергея Павловича, сразу за ними – представители смежных предприятий, стартовики – все затихли.
– Товарищи, в соответствии с намеченной программой в настоящее время заканчивается подготовка многоступенчатой ракеты-носителя и корабля-спутника «Восток». – Королев говорил медленно и тихо. – Ход подготовительных работ и всей предшествующей подготовки показывает, что мы можем сегодня решить вопрос об осуществлении первого космического полета человека на корабле-спутнике.
Королев сел. Председатель Госкомиссии, приготовившийся записывать за техническим руководителем запуска, недоуменно поднял на него глаза: «Неужели все?» Келдыш улыбнулся, кажется, он единственный, кто предугадал, что Королев сегодня выступит именно так. И Мстислава Всеволодовича (через несколько дней в газетах его назовут Теоретиком космонавтики) обрадовало то, насколько хорошо он изучил своего друга…
В тишине было слышно, как Пилюгин наливает в стакан воду. Почему-то все посмотрели на него, и Ни колай Алексеевич смутился. Отставил стакан в сторону, пальцы потянулись к кубику из целлофана – шесть штук уже лежало перед ним. У Пилюгина была привычка мастерить такие кубики из оберток сигаретных ко робок.
Королев не замечал этой тишины.
Он смотрел на группу летчиков, но видел лишь одного – того старшего лейтенанта, о котором через несколько минут скажет Каманин.
«Волнуется, – подумал Королев, – конечно же, знает – его фамилия прозвучит сейчас, но еще не верит в это… И Титов знает, и остальные…»
Нет, ни разу не говорилось публично, что первым назначен Гагарин. Решение держалось в тайне от большинства присутствующих, не это было главным до нынешнего дня. Основное происходило там, в монтажно-испытательном корпусе…
При встречах Сергей Павлович ничем не выделял ни Гагарина, ни Титова, ни остальных. И это выглядело странным, потому что уже при первом знакомстве Гагарин ему понравился: Королев не сумел, да и не захотел этого скрывать. Именно тогда, вернувшись с предприятия, Попович сказал Юрию: «Полетишь ты». Гагарин рассмеялся, отшутился, но и он почувствовал симпатию Главного…
Конечно же, решение пришло позже. Хотя к самому Сергею Павловичу намного раньше, чем к другим. Еще в декабре, том трудном декабре, каждый день которого он помнит до мельчайших подробностей. Сначала неудача с кораблем-спутником первого числа… Потом аварийный пуск, когда контейнер упал в Сибири и только чудом удалось спасти собачку… Это были жестокие дни…
Космонавты приехали к нему как раз после второй неудачи. Он был благодарен этим молодым летчикам. Они успокаивали его. Им предстояло рисковать жизнью, а этот старший лейтенант с удивительно приятной, располагающей к себе улыбкой говорил так, словно в космос предстояло лететь ему, Королеву.
А может быть, так и есть?
– Старший лейтенант Гагарин Юрий Алексеевич… – вдруг услышал Королев, – запасной пилот старший лейтенант Титов Герман Степанович… – говорил Каманин. Он рекомендовал Государственной комиссии первого пилота «Востока».
Голос Гагарина прозвучал неожиданно звонко:
– Разрешите мне, товарищи, заверить наше Советское правительство, нашу Коммунистическую партию и весь советский народ в том, что я с честью оправдаю доверенное мне задание, проложу первую дорогу в космос. А если на пути встретятся какие-либо трудности, то я преодолею их, как преодолевают коммунисты.
Что-то было у него мальчишеское. И все заулыбались, смотрели теперь только на этого старшего лейтенанта, которому через два дня предстоит старт.
Стоп! Целых два дня?!
Заседание комиссии закончилось. Гагарина поздравляли – сначала его друзья-летчики, потом те, кто был поближе, а затем уже все столпились вокруг него.
Сергей Павлович пожал ему руку одним из последних.
– Поздравляю вас, Юрий Алексеевич! Мы еще поговорим, – сказал он и быстро зашагал к двери.
Неподалеку от одного из стартовых комплексов Байконура есть два деревянных домика. Теперь здесь музей. В «Домике Гагарина», где Юрий Алексеевич провел последнюю ночь перед стартом,
