— Все расспрашивали про роль царя, — продолжал круглолицый. — Нет, отвечаю, нечего ещё говорить. Как будет готово, тогда и приходите.

— Правильно, — поддержал горбоносый. — Никогда не нужно рассказывать заранее. Я терпеть не могу, когда вот так делятся творческими планами, обещают, берут обязательства, а потом… пшик! — и ничего нет. Ну, ни пуха ни пера! Я побегу, а то уж и так на радио запаздываю… Бывай! Привет Галинке. Я забегу на днях… Дом я помню… А квартира, если не ошибаюсь, тринадцатая? Так?

— Так-так! Тринадцатая! Заходи обязательно! Бывай! — радостно улыбаясь, крикнул круглолицый, а когда горбоносый отошёл, негромко, но так, что мы слышали, буркнул: — К чёрту!

Мы с Явой переглянулись и заулыбались. Мы знали, что когда говорят «ни пуха ни пера», нужно посылать к чёрту, но чтобы это делал взрослый, в первый раз слышали.

Круглолицый артист сделал торопливо несколько шагов, собираясь нырнуть, и вдруг остановился, вскинув руки:

— Ух ты! Часы забыл снять! — Обернулся, увидел нас: — Хлопчики, будьте добры, положите вон там, на серые брюки, чтобы мне не возвращаться, — и протянул часы.

Я стоял ближе к нему, я и взял. А артист сразу — бух в воду! И поплыл кролем, вспенивая воду ногами, как моторная лодка. Здорово плавает… Несколько секунд мы смотрели, как он плывёт. И вдруг где-то слева раздался вопль:

— Утонул! Утонул!.. Утопленника вытащили!

— Где? Где? — так и подскочили мы.

И кинулись туда, куда уже бежали люди.

А что? Если бы при вас закричали «утонул», вы бы разве стояли на месте?

Тем более, если вы только что мечтали кого-нибудь спасти! Да и к тому же ещё учтите, что вы никогда не видали настоящего живого утопленника… То есть не живого, конечно… а вообще… ну, одним словом, утопленника.

— Где? Где? Где? — шныряли мы среди людей, стараясь что-нибудь увидеть.

Но люди стояли плотно, и никакого утопленника не было видно.

Тогда мы бросились на четвереньки — и между ногами, между ногами, как щенята… Наконец увидели. На песке лежал навзничь кто-то огромный и длинный, а на нём верхом сидел худенький и остроносый, уже немолодой человек с кустиком седоватых волос на груди. И делал искусственное дыхание. Раз! Два! Раз! Два! Методом Сильвестрова.

— Теперь дайте мне, — сказал загорелый крепыш-спасатель, который только что подплыл на своей лодке. Видно, ему было очень неловко из-за того, что не он вытаскивал утопленника, а самый обыкновенный человек, да ещё и такой неказистый…

Мы пригляделись к утопленнику. Это наверняка был один из тех самых гариков-мариков, потому что на шее у него висела на цепочке подкова, а на руке было выколото сердце, пробитое стрелой, и под ним изречение: «С юных лет счастья нет».

Дважды сменялись остроносый со спасателем, а утопленник всё не оживал. В толпе гомонили;

— Такой молодой…

— Вот беда!

— Да как же это случилось?!

— Говорят, заплыл за буёк, а там его то ли судорога схватила, то ли ещё что…

— Ох уж этот Днепр, сколько он жизней уносит! И вдруг утопленник открыл глаза. В толпе возбуждённо загудели.

Утопленник поднял голову, обвёл людей мутным взглядом и опёрся на локти. Остроносый, который как раз делал ему искусственное дыхание и сидел на нём, втянул носом воздух, поморщился и воскликнул:

— Так он же пьяный!

Спасатель тоже наклонился к утопленнику;

— Ну точно! Разит, как из бочки!

— Ах ты чёрт!

— Ну и сукин сын!

— Нализался — ив воду…

— В такую жарищу пить — гробовое дело!

— Вот тебе и судорога…

— Такой молодой! — слышалось вокруг.

Остроносый, всё ещё сидя на воскресшем пьяном «утопленнике», смотрел-смотрел на него, а потом поднял руку и — хлоп! хлоп! — ему по морде, аж зазвенело.

— Правильно!

— Так его!

— Чтоб знал, как пить! Как людей нервировать!

— Думали, несчастная жертва, а он…

— Ещё ему! Ещё!

— И мы добавим!

Настроение у толпы сразу изменилось, напряжение спало. Остроносый резко поднялся, перешагнул через «утопленника» и пошёл прочь. Толпа расступилась перед ним, давая дорогу.

— Ничего, мы его в вытрезвитель отвезём, там с ним поговорят, — бодро сказал спасатель, беря «утопленника» под мышки и ведя к лодке. — Ты бы хоть спасибо сказал человеку, который тебя вытащил!

— Хоть бы фамилию узнал!

— Думаешь, легко было ему такого бугая из воды тащить! — кричали вслед «утопленнику». Но тот только глуповато таращил глаза — видно, ещё не очухался. Лодка отчалила, все стали расходиться.

— Ой! Нужно ведь часы положить! — спохватился я, только теперь обнаружив, что всё ещё держу их в руке. Кинулись мы с Явой назад. Туда-сюда… А где же серые брюки? Нет их. Может, не тут, может, левее?.. И там нет… Что такое? Дядя, где вы? Мелькают перед глазами сотни лиц — и всё незнакомые. Кажется, не тут… Дальше… Ой, нет!.. По-моему, назад… Нет, нет, вперёд… Нет, я тебе говорю — назад… А может, правда, вперёд? Бегаем мы взад и вперёд, не можем найти ни места того, ни артиста, ни серых его брюк… Да и как же его найдёшь, если всюду и песок одинаковый, и люди одинаково голые, никаких особых примет!

Ох, и зачем нам нужен был этот пьяный «утопленник»?! Что теперь будет?!

— А ну, Ява, давай в воду! Может, тот артист ещё плавает.

Разделся Ява — бултых в реку.

А я на берегу. Далеко отбегать не решаюсь, чтоб хоть Яву не потерять. Но всё время ищу — людям в лица заглядываю…

Через полчаса вылезает Ява из воды. Отдувается устало:

— Нету…

— Может, он… утопился? — растерянно говорю я.

— А брюки? Брюк же нет… А поплыл он без брюк… — уверяет меня Ява. — Да и плавает он так, что море тебе переплывёт и не утонет.

— Что же делать?

— А я знаю?

Такая досада меня взяла — хоть плачь. Хороший, симпатичный человек дал мне часы. «Будь, говорит, другом, положи на мои брюки, чтоб мне не вылезать». А я… друг называется! Забрал часы и — фить! — ищи ветра в поле.

— Ява, ведь получается, что я стянул эти часы, — сказал я, скривившись.

Ява пожал плечами.

Никогда в жизни я не был так себе противен, как сейчас. Конечно, бывало с нами всякое… Трясли мы иногда дикую грушу у соседки бабы Насти, у Кнышихи. Так там этих груш бывало столько, что они всё равно гнили в траве неубранными. Да и баба Настя такая скряга, такая вредина была, что от неё вся наша улица стонала. И потому трясли мы эту грушу не столько из-за паршивеньких дичков, сколько в знак протеста против жадности её хозяйки.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

7

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×