Педро созрел план. Умница! От такого-то господина и в его положении искренних ответов можно добиться только добром», — и тут же спросил:
— Вы и название дали бригу «Хесус», чтобы уберечься от несчастья, чтобы никогда не изменила вам счастливая звезда?
— Нет, тогда я об этом не думал. Так назывался главный корабль моего славного соотечественника Джона Хавкинса.
— И вы можете гордиться! Вы принесли людям не меньше зла! — процедил сквозь зубы Девото. — И потому по справедливости должны быть наказаны!
— Ну, что вы, сеньор? Справедливость и правда! Они украшают могилы, а при жизни… так уж устроены люди, в том числе те, за которых вы ратуете, при жизни справедливость и правда многим колют глаза и делают вашу же собственную жизнь неудобной.
— Вы рассуждаете так, капитан Дампс, словно сидите у горящего камина в только что купленном замке перед обожающими вас родственниками. А ведь мечте вашей не сбыться, — уже без улыбки сказал де ла Крус. — Ваш план рассеялся, как дым от трубки. Ведь вы мечтали приблизительно через неделю, с богатством, достаточным для безбедной старости, ввести свой бриг в струю Гольфстрима на широте Азорских островов.
— И понестись, как нес своего седока Бабьека, любимый конь Сида [81], в родную Англию, — добавил Тетю.
— Всю жизнь везло! А впрочем, жадность! Подвело меня желание взять больше. Вы — Красный Корсар, — и Дампе поглядел на де ла Круса. — Насколько я знаю, вам лично подобное не грозит, но и счастливая звезда вам пока не светит… Я стар и утомился играть с людьми, как кошка с мышкой.
— Видите ли, совсем еще недавно англичане были союзниками испанцев. Теперь мы — враги! Но может статься, что все скоро изменится. Я полагаю, что людям необходимо объединяться не по месту рождения, а по чести, совести и уму… — Красный Корсар не договорил, англичанин перебил его:
— То есть?
— Умные и порядочные люди с умными и порядочными, а глупые, недалекие — между собой.
— Какую незавидную долю вы оставляете последним.
— Вовсе нет! Умный, порядочный человек несет в себе извечное желание протянуть руку помощи другому человеку, обездоленному достатком или умом, поделиться с ним своими знаниями. Дело в том, что не каждый глупый это сознает: одни принимают руку и поднимаются над собой, а подавляющее большинство — пытается ее отрубить…
Капитан Дампе отведал кусочек бисквита, отпил из чашечки шоколада и решительно произнес:
— Я предлагаю fair play! [82]
Де ла Крус обвел взглядом друзей, и каждый увидел в глазах Педро вспыхнувшую надежду. Однако Красный Корсар не спешил.
— Чего вы, капитан Дампе, сейчас хотели бы больше всего?
— Стать свободным, как облако!
— Но оно не свободно! Оно всегда пребывает во власти ветра.
— Тогда хочу быть птицей, только привязанной к своему гнезду.
— Мы принимаем fair play. Делайте ставку!
Английский пират задумался, и этим воспользовался Тетю:
— По мере того как бегут годы, мне все чаще кажется, что Бог дал человеку аккурат две руки для того, чтобы он, принимая левой, раздавал правой.
— Это как сказать, мосье! Итальянцы, например, считают: «Кто не уважает, тот становится уважаемым». Но… к черту итальянцев! Вы ищете Ганта. Я знаю, где он! И не ставлю условий…
Девото аж подскочил на стуле, а Медико тихо произнес:
— Для врачевания любой болезни есть свое лекарство. Дело лишь за тем, как его обнаружить. Похоже, капитан Дампе, вы нашли, что вам необходимо.
Лицо англичанина сделалось пунцовым, и он заторопился:
— На носу сезон штормов. В этом году Чарлз Гант намерен переждать его в хорошо известном, давно облюбованном месте. Это может быть в одном из рукавов дельты Коко…
— У мыса Грасиас-а-Дьос? — с удивлением спросил Тетю. — Но там многочисленные поселения индейцев-антропофагов.
— У Ганта — этого исчадия ада — есть с ними соглашение. Зато вокруг на много миль нет ни одной живой испанской души.
— А где еще может находиться его стоянка? — спросил де ла Крус.
— В устье реки, что впадает в Карибское море у самого южного из островков Москито. Я бы начал именно с этого места. Подниматься бы стал с юга, прижимаясь как можно ближе к берегу, сразу от устья Уауы.
— Ложь! Это обман! — заявил Девото и сжал кулаки.
— Сеньор уже в таком возрасте, что ему пора бы знать: часто ничто так не похоже на ложь, как истина. — Дампе извлек из внутреннего кармашка камзола золотые часы работы знаменитого мастера Грегдона, откинул крышку. — Благодарю за угощение. Прикажите провести меня в мою каюту. А сами спешите! Снимите с брига весь бегучий такелаж, оставьте на немного провизии, пороха для ружей. Мы будем ждать вас.
В капитанской каюте «Каталины» воцарилась недоуменная тишина. Англичанин понял ее причину:
— Мы будем ждать! Я уверен в вашей победе над Гантом. Вы вернетесь и… тогда решите нашу судьбу, мою и экипажа. Каждый из нас твердо намерен навсегда оставить море. Ну, а… ежели не вернетесь за нами, Всевышний укажет, как дальше нам поступать. Распорядитесь, капитан, чтобы меня проводили. Я устал. Мой второй помощник готов сойти на берег с вашим парламентом. Он объяснит моим людям ситуацию. Я в вашей порядочности не сомневаюсь, — Дампе стер носовым платком выступившую испарину.
Потребовался целый день, чтобы часть пиратов и матросы «Каталины», которые не несли караула, сняли с брига груз какао и весь бегучий такелаж, не оставив на борту ни обрывка брезента, ни куска шкота.
Спасенных моряков из Пуэрто-Кортеса вместе с грузом какао де ла Крус решил высадить в гавани небольшого поселения на острове Провиденсия. Он обещал с первой же оказией сообщить о случившемся властям Пуэрто-Кортеса и владельцам какао.
Девото, второй помощник, Чистюля, Меркурий, Добрая Душа и Адальберто с пристрастием потолковали с каждым из пиратов по отдельности и пришли к выводу: все члены экипажа брига согласны с решением своего капитана; все надеются на верность слову Красного Корсара; заблаговременно оговоренной встречи ни с каким другим пиратским кораблем на этом месте не назначалось.
Последнее обстоятельство было важно, поскольку в таком случае выходило весьма маловероятным, что какой-либо пират забредет сюда и освободит бриг Дампса за восемь-десять дней, необходимых «Каталине» на предстоящую операцию.
Вчера над Москитовым берегом стремительно пронесся небольшой шторм. Природа пробовала свои силы. На море волнение определялось не более чем в четыре балла, дул умеренный ветер.
Педро потянул на себя дверь, она бесшумно подалась, пропустив свет луны, который скошенным квадратом лег на пол каюты. Чистое черное небо было украшено звездной россыпью. «Каталина» под малыми парусами тихонько двигалась вперед левым галсом курсом галфвинд. Поскрипывал перекладываемый рулевым штурвал. Неяркий свет от фонаря освещал группу вахтенных. Они, чтобы не тревожить сон капитана, говорили шепотом. А де ла Крусу не спалось. Уже началось 4 ноября 1705 года. Оставался какой-нибудь час хода до устья Уауы. А там… три часа полных парусов, и «Каталина» с рассветом окажется у реки, указанной Уильямом Дампсом.
«Что сделал Гант с Каталиной? Как поступил? Где она сейчас? — возможно, в тысячный раз за прошедшие годы Педро задавал самому себе эти вопросы и не получал ответа. — Или я ничего не понимаю в людях, или Дампе не соврал. Слишком мал шанс, чтобы кто-либо успел их снять до нашего возвращения. А вернемся без Ганта… ему ясно — бриг, он и весь его экипаж последуют на дно, как потопленная ими шхуна! Неужели я поведу себя так жестоко? Да, на этот раз я так и поступлю!»
Это решение как бы подвело черту его рассуждениям. Он притворил дверь и попытался уснуть.
Забрезжил рассвет, в подзорную трубу уже можно было различить начало заливчика, в который впадала нужная им река.
Все давно поднялись, рядом с рулевым на мостике стоял де ла Крус. Большая часть экипажа собралась на полуюте и шканцах, Коко был свободен от своих прямых обязанностей. Он лишь приготовил тройную порцию черного кофе. Предстоял бой, и Медико запрещая давать команде какую-либо еду. Коко забавно обвесил себя с ног до головы разным оружием.
С мостика спустились Девото и Тетю. Почетный капитан на этот раз, без чьей-либо просьбы, прямо протиснувшись в гущу матросов, начал:
— Вы помните, что Генри Джон Морган стал рыцарем и новым губернатором Ямайки. Однако от того, что Морган сделался сэром, у него не прибавилось ни доброты, ни совести. Как только нога его ступила на землю Ямайки, он тут же начал замышлять новые пиратские набеги. На свои собственные деньги создал армаду, которая сделала совершенно невыносимым плавание в Карибском море торговых кораблей под любым, кроме английского, флагом. Карл Второй снова получал в свой карман порядочный куш. Но вот Морган вторгся в дело торговли рабами. Оно не находилось под покровительством английских магнатов, и они немедля начали давить на министров королевского двора, чтобы те, в свою очередь, насели на короля. И Карл вторично был вынужден «принимать меры». Он отстранил Моргана от командования войсками,
— Но армада осталась, — заметил Адальберто.
— Да, но этот блестящий полководец и редкостный негодяй, ослепший из-за страсти делать деньги, зарабатывать их на людской крови, не сумел обратить внимания на происходившие в политике изменения. Да и был ли он способен на это по складу своего ума? Морган не желал ничего знать о делах, вершившихся вне пределов Ямайки и Карибского моря, и в один прекрасный день… был лишен
