рядом с Гульденом утрачивал свой ореол ужасного разбойника. Чтобы только не видеть устремленных в ее сторону громадных глазных впадин Гульдена, Жанна закуталась в одеяло с головой. Нервы ее ослабли, и все тело содрогалось от одного слова, которое она беспрестанно шептала про себя: «Джим! Джим! О, Джим!» Последний возглас перешел в приглушенное всхлипывание.
Джим совершил ужасный поступок. И теперь он найдет смерть в какой-нибудь пьяной драке или, что еще хуже, сделается членом этой разбойничьей шайки и опустится окончательно.
Это было тяжелым наказанием для Жанны. Она сама навлекла на его голову такое несчастье. Как была она глупа и лжива, как бессмысленно кокетничала своим равнодушием к нему. Она любила Джима Клэва. Но узнала это слишком поздно – только когда поехала следом за ним.
Но несмотря на весь свой ужас, Жанна почувствовала горячее желание спасти Джима, хотя бы и ценой своей жизни. Ее страх перед Келсом исчез, как исчез он и перед остальными бандитами, за исключением Гульдена. Его она не считала за человека, перед ним она была бессильна. Если на других еще можно было как-то повлиять, на Гульдена – уже никогда.
Постепенно ее мучительные мысли улеглись, она успокоилась, и только тупая, тихая боль осталась в груди. Прошлое ушло куда-то страшно далеко. Настоящее было ничем. Одно будущее имело значение, потому что там скрывался Джим Клэв. Она не уйдет отсюда. Она пойдет дальше, в Кэбин-Галч.
Глава VIII
Прошло три дня. Жанна так усердно ухаживала за Келсом, как будто и в самом деле была его женой. Почувствовав себя значительно крепче, Келс решил тронуться к главному лагерю в Кэбин-Галч. Его тянуло туда, и всякое возражение он отклонял с властным нетерпением. Товарищи поочередно должны были поддерживать его в седле. Спустя четыре дня лошади были оседланы и вся поклажа увязана.
За эти несколько дней Жанна убедилась, что ее присутствие разбудило в душе Келса давно заглохшую, возможно, почти уже умершую сторону его души. Когда она находилась возле него, он становился совершенно иным человеком. Вероятно, он и сам не замечал за собой подобных превращений. Он принимал уход Жанны с удивлением и благодарностью, но ни разу не проявил жалости или желания помочь ее положению. Видно было, что он безнадежно влюбился в нее. Его странные, красивые глаза следили за каждым ее шагом, и в глубине их зажигался мечтательный огонек, но в ее присутствии он большей частью молчал.
Жанна постоянно ощущала на себе и взгляды других бандитов, по большей части смотревших на нее исподтишка и почти со страхом. Но Гульден и тут представлял собою исключение. Гигант-разбойник подолгу впивался в нее мрачным неподвижным взглядом, не проявляя никакого любопытства или удивления. Вероятно, женщина казалась ему очень странным существом, и его волновали непривычные чувства. Случайно встретившись с ним глазами (а она старалась это делать как можно реже), Жанна внутренне содрогалась, и при этом ей всегда вспоминалась история об одной горилле, укравшей белую женщину. Она никак не могла отделаться от этого воспоминания, и оно играло большую роль в ее дружелюбном отношении к Келсу.
В это утро Келс пожелал надеть свой пояс с револьвером. Кобура и полный патронташ для такого слабого человека, как он, являлись непосильным грузом. Рыжий Пирс настойчиво доказывал это, но Келс только отшучивался. Все бандиты, за исключением Гульдена, были преисполнены к нему явным дружелюбием и постоянной заботливостью. Жанна догадалась, почему Келс пристегнул свой револьвер. Он хотел быть готовым каждую минуту защитить ее.
Когда все тронулись, Жанне было приказано ехать впереди Келса и Пирса; последний должен был поддерживать в седле своего атамана. Погонщиками лошадей с поклажей были Бейд Вуд и Французик. Гульден замыкал кортеж.
Такой порядок сохранился вплоть до полудня. Первый привал сделали на затененной деревьями душистой полянке. Келс выглядел измученным; его лоб был покрыт клейким потом и изборожден морщинами страдания. Но несмотря на это, он терпеливо сносил все мучения и весело торопил своих товарищей.
Спустя час они тронулись дальше. Ложбина становилась все длиннее, шире и гористее. Тропинка – все шире и глаже. Возвышенность постепенно спадала, о чем можно было судить по убыстрявшемуся бегу ручьев и потеплевшему воздуху.
Не проехали еще и половины пути после первого привала, как Келс совершенно обессилел. Без поддержки своих товарищей он, вероятно, вывалился бы из седла. Один за другим бандиты поддерживали его. Ехать возле его лошади в согнутом положении и держать всю тяжесть его тела на себе, было далеко не легким делом. Жанна заметила, что Гульден ни разу не предложил своих услуг. Ощущение его присутствия позади себя все время не покидало ее, и время от времени, едва только он подъезжал ближе, это чувство усиливалось. Внезапно она почувствовала, что Гульден внимательно следит за нею. Когда же кавалькада остановилась, чтобы устроить лагерь на ночь, Жанну вдруг охватил ужас перед какой-то неминуемой опасностью.
Тут Келс внезапно упал в обморок. Бандиты положили его на одеяла, подсунув под голову седло. Жанна ухаживала за ним, и понемногу он опять пришел в себя.
Час прошел в хлопотах; бандиты разгружали лошадей, поили их и стреноживали; другие доставали съестные припасы, таскали дрова и принимались готовить еду. Келс жадно пил воду, но от еды отказался.
Улучив удобную минутку, он прошептал:
– Жанна! Я очень устал… Все время будьте возле меня. В случае чего, сейчас же разбудите меня.
С этими словами он тотчас же закрыл глаза и вскоре погрузился в глубокий сон.
Хорошо сознавая свою красоту, Жанна совершенно не была тщеславна. Она принудила себя быть с бандитами приветливой, любезной и даже немного льстивой. Мужчины моментально отозвались на это. Вначале они вели себя дерзко, фамильярно и грубо. Но увидев, что их намеки и шутки не оказывают на нее никакого действия, они резко изменили свое отношение к ней. Совершенно незаметно для себя они подпадали под ее влияние. Лишь один Гульден представлял собой резкий контраст и загадку. Сидя у костра и глотая еду, словно волк, он смотрел на Жанну, точно она была какой-то мертвой вещью. Его глаза тяготели на ней, словно глаза дикого зверя.
Жанна чувствовала, что для своей безопасности ей необходимо завязать как можно более дружелюбные и непосредственные отношения с остальными бандитами. Она с грустью и робостью следила за силой своего очарования. Дома ее особа не являлась чем-то необыкновенным, жизнь проходила просто и естественно. Но здесь все выглядело иначе. Для диких сынов одиночества, с их бешеной кровью, женщина являлась чем-то бесконечно заманчивым и возбуждающим. Их глаза с непонятной и странной жадностью следили за нею.
Окончив ужин, Жанна сказала:
– Я пойду и спутаю свою лошадь, иначе она забежит куда-нибудь.
– Лучше я пойду, мисс, – сказал ей Вуд. Он еще ни разу не назвал ее миссис Келс. Жанна считала его лучшим из всей банды. «Он прожил достаточно, и какая-то часть его жизни не была подлой», – рассуждала она.
– Лучше я схожу, – вставил Пирс.
– Нет, спасибо, я пойду сама, – заявила Жанна.
Взяв веревку, она отважно двинулась по тропинке, как вдруг до ее слуха донеслись тихие, но ясные слова:
– Гульден, какого черта ты идешь туда? – то был голос Рыжего.
Жанна обернулась. Гульден только что собирался последовать за ней. Ее сердце сжалось, колени подогнулись, и она хотела броситься бежать обратно, но тут Гульден остановился и. что-то ворча про себя, повернул в другую сторону.
– Мы следим, Гульден, – продолжал Пирс. – Смотри, иначе мы расскажем Келсу.
Гулкое и злобное проклятье было ему ответом. Жанна бросилась бежать по тропинке, пока, наконец, их голоса совсем затихли.
Найдя свою лошадь и перейдя на другую сторону ручейка. Жанна стала пробираться к лагерю между бальзаминовыми деревьями, то и дело пролезая под низко нависшими ветвями елей. Она не торопилась.
