Пап, одного в Риме, другого в Авиньоне, и являлось косвенной причиной присутствия его в этих местах. Франсуа не решился бы утверждать, будто все было ему ясно до конца. Он никогда особенно не вникал в проблемы духовенства, а недавние потрясения в собственной жизни поглотили его целиком. Так что папские дела станут еще одной вещью, которую Жан непременно объяснит своему брату, когда они встретятся. Сейчас самое главное — восстановить силы.
Хотя солнце стояло еще довольно высоко, Франсуа почти тотчас же заснул. После встречи с Теодорой он находился под защитой волчицы, и здесь, у подножия ее статуи, ему ничего не угрожало.
***
Раскол, разделивший христианский мир, был в какой-то степени делом случая.
Когда Папы в 1308 году покинули Рим по причине царившей в городе смуты и неразберихи и обосновались в Авиньоне, то казалось, будто речь идет лишь о краткосрочном отъезде. Но по множеству причин возвращение состоялось лишь при понтифике Григории XI, в 1377 году. Вскоре после этого, в начале 1378-го, папа Григорий XI умер, и, согласно правилам, кардиналы собрались на конклав, чтобы назначить ему преемника.
Шестнадцать представителей высшего духовенства заседали в соборе Ватикана, когда туда, взломав двери, ворвалась толпа римлян с криками:
— Мы хотим римлянина или итальянца!
Отъезд в Авиньон был воспринят жителями Рима как оскорбление и настоящая катастрофа, и они решили оставить святого отца у себя — даже силой, если в том возникнет необходимость. Кардиналы, по большей части французы, предпочли отказаться от бессмысленного сопротивления и тотчас же выбрали неаполитанца Бартоломео Приньято, епископа города Бари, принявшего имя Урбана VI. Его интронизация состоялась в соборе Святого Петра на Пасху, 18 апреля 1378 года, с очень большой помпой.
Несмотря на все беспокойства, выбор этот всех удовлетворил. В конце концов, вполне естественно, что произошло возвращение к традициям. К тому же Бартоломео Приньято, избранный за свою мудрость и воздержанность, мог бы стать безупречным понтификом.
Но вмешался случай. Бартоломео Приньято на поверку оказался совершенно не тем человеком, которым представлялся поначалу. За его мнимой мудростью скрывался характер поистине тиранический, и со дня коронации все изменилось. Он сурово обращался с избравшими его кардиналами, ставил им в вину их богатство и распущенные нравы и даже угрожал заточением.
Те только и успели, что бежать и обосноваться в Фонди, возле Казерты, что в Центральной Италии. Учитывая, что было их тринадцать, и они являли собою большинство Священной коллегии, беглые кардиналы отменили избрание как сделанное якобы под давлением, объявили об отрешении от власти Урбана VI и избрали вместо него Робера Женевского, который под именем Клемента VII поселился в Авиньоне.
Так во главе христианского мира оказалось сразу два Папы, и, учитывая смутную атмосферу того времени, дело тотчас приобрело политическую окраску. Франция, а вслед за нею Арагон, Кастилия, Наварра и Португалия признали Папу Клемента VII, между тем как Англия приняла сторону Урбана VI, равно как Германия и Италия.
Противоположность характеров этих двух независимых понтификов привела к тому, что компромисс стал невозможен. Урбан VI — человек происхождения весьма скромного, живущий строго и аскетично, считал извращением любое проявление независимости суждений и полагался лишь на силу. В его окружении, состоявшем в основном из итальянцев и немцев, были, как правило, военные, подобно монахам-солдатам Берзениуса. Однако имелись и исключения: к примеру, Филипп Алансонский, высокопоставленный дворянин и кузен короля Франции. Осыпанный милостями Урбана VI, он был избран протоиереем собора Святого Петра и стал во главе папской дипломатии.
В противоположность ему Клемент VII, принявший это имя в память о Клементе VI, Папе-гуманисте, принадлежал королевскому роду. Эрудит, образованный теолог, он собрал вокруг себя общество, которое без преувеличения можно было назвать блистательным. Он привлекал в свое окружение художников и всячески им покровительствовал. Он считал также своим долгом оказывать поддержку университетам, и в первую очередь парижскому.
***
Бросив последний взгляд на волчицу, возле которой он спал, Франсуа поднялся рано утром. День обещал быть прекрасным, и Франсуа снова пустился в путь, намереваясь отыскать жилые кварталы внутри этих крепостных стен.
На первый взгляд подобная планировка города могла бы показаться абсурдной, но в действительности она была не такой уж невероятной. Эти укрепления были воздвигнуты в III веке нашей эры, при Аврелиане, когда Рим насчитывал миллион двести тысяч жителей. А сейчас, в конце XIV века, здесь проживало не более пятнадцати тысяч душ, то есть, чуть ли не сотая часть! Горожане стремились поселиться прямо на берегу Тибра, в единственном месте, где можно отыскать воду, потому что гигантские акведуки, некогда снабжавшие водой термы и фонтаны, превратились ныне в развалины, величественные и бесполезные.
Франсуа долго шел по лесу, то тут, то там натыкаясь на остатки каких-то строений и заброшенные земельные хозяйства. Время от времени он видел даже жилые многоэтажные дома. Без сомнения, их построили в эпоху величия Рима, потому что ни один из нынешних архитекторов не был способен на подобное. Впрочем, сейчас в этих домах никто не жил.
В конце концов, Франсуа достиг того, что можно было называть «собственно городом». Хотя, скорее, следовало бы назвать нынешний Рим обычным поселением, по сравнению с которым какой-нибудь Ренн мог бы показаться настоящей метрополией! Дома, теснившиеся один подле другого, были бедны и уродливы. Те же, в которых, судя по всему, обитали богатые горожане, представляли собой не дворцы, но небольшие замки или укрепленные башни. Некоторые несли на себе следы пожара — свидетельства того, что сражения велись в самом городе.
Доказательства тому Франсуа получил незамедлительно. Улица, по которой он продвигался, была местом кровавого противостояния двух вооруженных отрядов. Одни кричали: «Колонна!», другие: «Стефанески!» Без сомнения, то были имена двух враждующих семейств.
Обличье несчастного путника позволило Франсуа проскользнуть между враждующими незамеченным, и он в очередной раз возблагодарил за это Теодору. В таком сомнительном городе рыцарская экипировка не защитила бы странника, но скорее сделалась бы предметом зависти и вожделения.
Несколько богомольцев шагали впереди, распевая по-латыни. Он последовал за ними, прошел по укрепленному мосту через реку, затем — мимо огромного замка круглой формы, что стоял на другом берегу, и продолжил путь вдоль высокой стены, возведенной явно позже, чем остальные постройки города.
При виде этого строения богомольцы опустились на колени, повторяя с преувеличенной набожностью:
— Sanctus Petrus!
Сжав зубы, Франсуа продолжал путь. Он хотел увидеть собор, воздвигнутый на том самом месте, где принял мученическую кончину святой Петр. Сейчас перед ним предстанет священнейшая церковь на земле, та самая, где на Карла Великого возложили императорскую корону. В воображении Франсуа уже рисовал себе невиданное прежде величие, которое затмит даже собор Парижской Богоматери!
Он вскарабкался по широкой лестнице, прошел через портик с круглыми сводами и застыл на месте от разочарования. Так это и есть собор Святого Петра в Риме? Всего-навсего?
Франсуа стоял в большом дворе внутри монастырской галереи. Посередине бил фонтан со святой водой, а в глубине возвышалось трехэтажное здание и два крыла пониже. В целом строение не превышало размеров большого монастыря, и его архитектура не представляла собой ничего особенного.
Группа людей, прохаживающихся под портиком монастырской галереи, вернула его к реальности. Это были кардиналы, которых легко узнать по красным мантиям и шляпам с широкими полями. Одного из кардиналов отличала вышитая горностаевая мантия. Это не был Папа, иначе он был бы одет в белое, но явно какая-то очень значительная особа, судя по тому, с каким почтением обращались к нему кардиналы.
Франсуа предстал перед ним и опустился на одно колено:
— Монсеньор, я Франсуа де Вивре, пришел сражаться во славу Господа по призыву моего брата Жана.
