Продолжая кричать «Бей предателей!», король убил еще двух своих солдат.
С ужасом Франсуа увидел, что король несется прямо на него. Что делать? Бежать? Но времени на это не оставалось. Обнажить меч? Даже ради того, чтобы защитить себя, он не мог позволить себе такой жест, ведь речь шла о короле…
Франсуа действовал интуитивно. Мгновенно сорвал с шеи свой герб и, прикрываясь им, как щитом, отразил первый выпад. Король не унимался. Защищаясь как мог, Франсуа видел лицо властелина Франции совсем близко. Зрелище было ужасным: вылезшие из орбит глаза налились кровью, рот искривился злобной усмешкой — король утратил рассудок. Теперь это был разъяренный безумец!
Устав преодолевать сопротивление Франсуа, король обратил свой гнев на его оруженосца. Жак Прессар был охвачен ужасом. Он застыл на месте, не в силах пошевелиться, парализованный страхом, как несчастное животное, осознающее, что вот-вот попадет в лапы хищника. Он даже не попытался защититься, и меч раздробил ему голову.
Король тотчас же отъехал, и на белой песчаной равнине началась паника. Рыцари кружили вокруг него на расстоянии, в то время как Карл вращал мечом над головой. Никто не осмеливался обнажить оружие. Когда король подъезжал слишком близко к кому-нибудь из своих людей, тот, уклоняясь от удара, падал с лошади.
Около часа продолжалась эта карусель, пока жара и усталость не сморили безумца. Видно было, что силы покидают его. Одному из рыцарей, нормандскому камергеру Гильому Марселю, в конце концов, удалось приблизиться к королю сзади, вскочить на круп лошади и разоружить несчастного. Все было кончено.
Карла VI связали и усадили в повозку. Его дядья и брат попытались заговорить с ним. Никого не узнавая, король лишь вращал бешеными глазами.
Тогда герцоги Беррийский и Бургундский взяли командование на себя. Они послали гонцов остановить войско и приказали ему вернуться обратно в Ман. Война с Бретанью завершилась, продлившись всего лишь несколько часов.
Карла VI перевезли в аббатство Мана. На смену ярости пришли подавленность и равнодушие. Физическое состояние молодого короля опасений не внушало: сердце работало нормально, дыхание было ровным, лихорадки не наблюдалось. Но он потерял рассудок.
В Мане родственники государя провели короткое расследование, попытавшись выяснить, не был ли он отравлен. Но слуги, в обязанности которых входило пробовать блюда, поданные его величеству, утверждали: Карл ничего не ел и не пил, кроме того, что пробовали они.
Итак, король Франции впал в безумие. Жан Беррийский и Филипп Бургундский снова взяли власть в свои руки. Они тотчас же отослали вновь назначенных советников, в то время как посланцы разносили во все уголки Франции известие о новой беде.
Похороны четырех жертв королевского гнева прошли весьма скромно. Позже здесь воздвигли покаянную часовню, чтобы снять порчу с места невиданной доселе драмы. Франсуа тоже присутствовал на церемонии, взволнованный и, более того, потрясенный судьбой двадцатилетнего мальчика, которого кража бараньей ноги привела к смерти от рук самого короля.
Но что значило все это по сравнению с безумием Карла VI! Новый удар судьбы ставил под сомнение будущее целой страны. Что станется с ним, этим хрупким миром, о котором так горячо заботились два юных властелина, равно руководимые добрыми намерениями? Один из них только что был поражен недугом, может быть, навсегда…
А Франция, что станет с нею? С обезглавленной страной, раздираемой интригами и амбициями баронов?
***
На следующий день, 7 августа, Франсуа пустился в путь. Ему опять предстояло ехать через Манский лес. Но теперь он был один. После двенадцати лет отсутствия он отправлялся в Вивре.
На этот раз в лесную чащу Франсуа вступил с облегчением. Он пришпорил коня и за первый день проделал добрых сорок километров. На следующий день события, которые ему только что довелось пережить, почти изгладились из его памяти. Возвращаясь домой, он испытывал такое сильное волнение, что места никаким другим чувствам попросту не оставалось. Скоро он вновь обретет воспоминания детства: увидит свою комнату, комнату брата и ту комнату, в которой Маргарита учила его читать; дозорный ход, на котором настиг его красный сон, лестницу с ее черным сном…
По мере того как он приближался к родным местам, волнение росло. Первое, что он сделает, — отправится в часовню Людовика Святого, и будет предаваться размышлениям у витража с изображением короля, жалующего дворянство Эду со словами: «Мой лев!». Затем спустится в склеп и преклонит колени перед могилой жены, умершей двенадцать лет назад. Однажды он воссоединится с нею, но произойдет это еще очень нескоро…
***
Франсуа де Вивре вступил на свои земли утром 10 августа 1392 года, в День святого Лорана. Удивленные и радостные крики первых встреченных им крестьян наполнили его сердце теплом.
И тут он увидел, что к нему во весь опор мчится какой-то всадник. Франсуа узнал его издалека: это был Луи, его сын. Луи де Вивре уже перешел от юности к зрелости, но сохранил свою выправку и стать.
Франсуа не без тревоги спрашивал себя, какой будет их встреча после разлуки. Но долго размышлять об этом у него не было времени. Подъехав к отцу, Луи перегородил ему путь, заставив его лошадь взвиться на дыбы.
— Стойте, отец! Речь идет о вашей жизни!
Франсуа в недоумении остановился. Ему показалось, что он вновь слышит голос того старика из леса: «Стой, благородный король! Тебя предали!..» Луи торопливо заговорил:
— Вивре стал английским бастионом. Там вас ожидает смерть. Следуйте за мной. Я отведу вас в безопасное место.
Франсуа не двигался. Несмотря на возраст, он не утратил своего обычного хладнокровия. Даже в самой необычной ситуации его реакцию отличали взвешенность и здравый смысл.
— Почему я должен верить вам? Возможно, вы как раз пытаетесь заманить меня в ловушку.
— Я говорю правду! Поверьте мне, отец!
Франсуа закрыл глаза.
— Пусть будет так. Объяснитесь!
— Вивре заправляет теперь Иоанн Четвертый, незаконнорожденный сын Скаэра. Я получил задание привести вас туда, где вы немедленно будете преданы смерти. Умоляю вас довериться мне. То, что я вам скажу, может вызвать у вас сомнение, но в моей жизни лишь два идеала: служить Франции и прославить мой герб. Заклинаю вас именем моей матери!
Франсуа открыл глаза. Он не утратил способности судить о людях по голосу. Речь Луи была сбивчивой и недоступной его пониманию, но одно было очевидно: он говорил правду. И Франсуа просто произнес:
— Я верю вам.
Лицо Луи выразило невероятное облегчение. Он пустил свою лошадь в галоп, и Франсуа сделал то же самое.
— Как же Вивре оказался в руках англичан?
— Это я им его отдал.
— Что вы такое говорите?
— Иначе не могло быть. Я — один из советников Иоанна Четвертого.
Потрясение Франсуа было столь велико, что в течение какого-то времени он не мог произнести ни звука. Наконец, он проговорил почти беззвучно:
— Может, объясните мне?
Они только что доскакали до поляны, за которой виднелся густой лес. Луи указал на узкую тропинку.
— Туда.
— Куда она ведет?
— В одно убежище, о котором никто не знает.
Это был мрачный путь, настоящее ущелье. Луи только что признался отцу в худшем из предательств, и, тем не менее, Франсуа следовал за ним. Ибо голос сына не мог лгать. Это был голос благородный,
