Он хотел отвести от Дона угрозу со стороны красных, действовавших на северо-востоке. Краснову так мечталось захватить этот город на Волге, что он предложил Деникину поставить своих казаков под его командование, если только тот согласится пойти с добровольцами на приступ. Московские друзья также советовали Деникину обратить внимание на Царицын88.
Деникин, которому нельзя было отказать в изрядной доле упрямства, отверг все эти советы и решил направить армию на юг, в кубанские степи. Он полагал, что прежде, чем выбираться с Северного Кавказа, ему необходимо укрепить тылы и с этой целью ликвидировать красную Северо-Кавказскую армию, которая была укомплектована в основном иногородними, насчитывала до 70 000 человек и контролировала Кубань. Кубанские казаки, отличные солдаты и отъявленные противники большевиков, должны были, судя по всему, стать ему надежной опорой и предложить ту помощь, в которой отказывали донские казаки89. Впоследствии этот стратегический план Деникина часто критиковали: не успев вовремя соединиться с формирующимися на востоке армиями, он позволил Красной Армии иметь дело со всеми белыми формированиями поочередно. Не дождавшись поддержки от добровольцев, Краснов сам пошел на взятие Царицына. Донские казаки под его командованием непрерывно атаковали город в течение ноября и декабря 1918 г., но безуспешно*. Город сдался Деникину, и только летом следующего года, когда белые армии на востоке повсеместно отступали и возможность создать единый антибольшевистский фронт была утеряна безвозвратно.
* Борьба за Царицын в конце 1918 г. обозначила конфликт, назревающий между Троцким и Сталиным. Ленин отрядил Сталина в Царицын для сбора продовольствия. Сталин сам ввел себя в реввоенсовет Южного фронта и немедленно начал вмешиваться в военные операции, ответственность за которые осенью 1918 года нес бывший царский генерал П.П.Сытин, командующий Южным фронтом, назначенец Троцкого. Кроме того, Сталин то и дело обсуждал военные дела напрямую с Лениным, минуя Троцкого и его Реввоенсовет (см.: Волкогонов Д.В. Троцкий. Ч. 1. М., 1992. С. 237). Документы свидетельствуют, что основным вкладом Сталина в оборону Царицына было раздувание интриг и введение террора, направленного в основном против бывших царских офицеров на советской службе, которым он не доверял и которых время от времени приказывал арестовывать и расстреливать (см.: Souvarine В. Staline. Paris, 1977. P. 205; Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Т. 1. Ч. 1. М, 1989. С. 90—92; Argenbright R. в журнале Revolutionary Russia. 1991. Vol. 4. № 2. P. 157—183.). В начале октября 1918 года Троцкий потребовал отзыва Сталина, мотивируя это недопустимым вмешательством последнего в принятие военных решений, — Политбюро исполнило это требование (см.: Троцкий Л. Сталинская школа фальсификации. Берлин, 1932. С. 205—206). Сталин и его приспешники не остались в долгу и организовали настоящую клеветническую кампанию против Троцкого. Впоследствии Сталин приписал успех обороны Царицына исключительно себе и добился переименования города в Сталинград (см.: Deutscher I. The Prophet Armed. New York, 1954. P. 423- 428).
23 июня Добровольческая армия начала свою вторую кубанскую кампанию. Всего в ней принимало участие 9000 солдат регулярных войск и 3500 казаков. Артиллерия насчитывала 29 полевых орудий90. Июль и август прошли в тяжелых боях, причем Добровольческая армия одерживала многочисленные победы над вдесятеро превосходящим ее противником и 15 августа вошла в Екатеринодар. 26 августа войска Деникина были в Новороссийске, который должен был служить портом для английских судов, доставлявших помощь. Тысячи солдат Красной Армии были взяты в плен и немедленно определены на службу: пленных командиров обычно расстреливали, считая их большевиками. Большое число кубанских казаков влилось в Добровольческую армию. Армейская казна пополнялась за счет «контрибуций», взыскиваемых с деревень, которые поддерживали красных: таким образом было получено 3 млн. рублей91. Вторая кубанская кампания оказалась чрезвычайно успешной с тактической точки зрения, и Добровольческая армия к ее концу оказалась сильнее и больше, чем при начале; к сентябрю 1918 года она насчитывала 35000— 40 000 человек (60% которых были кубанские казаки) и 86 полевых орудий92. Большевистское верховное командование было так напугано этими успехами, что обратилось в августе 1918 года к Германии, требуя ввода немецких войск для борьбы с Добровольческой армией93.
Тылы Добровольческой армии были обеспечены. В Ростов и Новороссийск стекались убегающие от красного террора видные политические и общественные деятели, среди них было много кадетов и членов Национального центра. Оставались, однако, серьезные проблемы, и некоторые из них в силу особенности своей природы имели тенденцию только ухудшаться с улучшением военного положения. Армия контролировала значительную территорию, но у нее все еще не было эффективного управленческого аппарата. Мало находилось охотников нести гражданскую службу: лица, обладавшие необходимыми качествами, отвечали на предложения занять должность уклончиво, то ли не желая принимать на себя ответственность, то ли опасаясь за свою жизнь94. Деникину приходилось импровизировать — во главе губерний он поставил военных губернаторов и восстановил законы, принятые до 25 октября 1917 года. Гражданское население было повсеместно предоставлено самому себе, что порождало не столько демократию, сколько анархию. Деникин признавался позже, что на контролируемых его армией территориях правосудие становилось предлогом для личной вражды, учрежденные им военно-полевые суды широко использовались казаками для расправы с сочувствующими большевикам «иногородними», превращаясь таким образом в орудие «организованного самосуда»95. Чем большую территорию завоевывала Добровольческая армия, тем более бросалась в глаза ее неспособность обеспечить на ней элементарный порядок и безопасность населения.
В октябре 1918 года умер Алексеев. Незадолго до смерти он создал в помощь высшему военному командованию специальный орган, Особое Совещание при Верховном Руководителе Добровольческой армии. Поначалу Совещание задумывалось как орган консультативный, но по требованию Национального центра, озабоченного тем, что армия не может нормально функционировать без надлежащего политического руководства, оно было, с согласия Деникина, в январе 1918 года превращено в теневой кабинет, председателем которого назначили генерала А.М.Драгомирова. Из восемнадцати членов кабинета пятеро были генералами, остальные — гражданскими лицами, причем десятеро представляли Национальный центр. Резолюции Совещания не особенно отягощали Деникина, который оставил за собой право на издание законов собственной властью96. Согласно воспоминаниям одного из его членов, Совещанию недоставало четкой политической ориентации, однако генералы, обычно возглавлявшие прения, придерживались довольно либеральных убеждений97. Дискуссии рождали мало разногласий, не потому, что в них достигалось согласие, но от общего безразличия, поскольку от решений Совещания мало что зависело: «...наше единство отличалось некоторою пассивностью, в наших суждениях было мало жизни, и в наших постановлениях отсутствовало волевое начало. Позднее Особое Совещание сравнивали с машиной, работающей без приводных ремней. Так было всегда. Теоретически все у нас было построено на началах единства власти. На практике было бесформенное единство безволия»98.
Преобладавшим чувством, причем среди гражданских так же, как и среди генералов, было то, что важна лишь военная победа, поэтому и споры на Совещании носили нереалистический, отстраненный характер. Не возникало ощущения настоятельной необходимости заполнения исполнительных постов; проходили месяцы от формирования Совещания, а многие важные должности, как, например, министра внутренних дел, оставались вакантными.
Национальный центр выдвинул политическую программу, которую Деникин и его генералитет в начале 1919 года нехотя и в основном под британским давлением согласились принять. Центр формулировал свою программу как сочетание «твердой власти», то есть военной диктатуры, с либеральным политически и социальным курсом, нацеленным на созыв Учредительного собрания. Сюда же входили требования проведения аграрной реформы, включающей принудительную экспроприацию больших земельных владений, поощрение мелкого и среднего фермерского хозяйства, введение социального обеспечения для промышленных рабочих99. Генералитет выражал явное недоверие к возможности реализации всех этих проектов, однако поддался, когда до его сведения довели позицию союзников: союзные правительства, от поддержки которых белые в такой мере зависели, не смогут оказывать им таковую поддержку, если не сумеют убедить своих избирателей, будто белые воюют именно за те идеалы демократии и социальной справедливости, за которые союзники бились в Первую мировую войну.
