теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск — в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей, и палачом; он встречает на каждом шагу евреев, не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но все же распоряжающихся, делающих дело Советской власти, она ведь всюду, от нее и уйти некуда. А власть эта такова, что, поднимись она из последних глубин ада, она не могла бы быть ни более злобной, ни более бесстыдной. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская и что потому именно она такая осатанелая»225.
Следствием было мгновенное и заразительное распространение антисемитизма, поначалу в России, затем и за рубежом. Точно так же, как социализм явился идеологией интеллигенции, а национализм — идеологией старого гражданского и военного истеблишмента, юдофобия стала идеологией масс. В конце гражданской войны русский публицист записывает следующее наблюдение: «Ненависть к евреям — одно из самых примечательных свойств современной русской жизни; может быть, даже и самое примечательное. Евреев ненавидят повсюду, на севере, на юге, на востоке и на западе. К ним относятся с отвращением все социальные слои, все политические партии, все национальности и лица всех возрастов»*. К концу 1919 г. яд антисемитизма проник даже в среду либеральных кадетов226.
* Masloff S.S. Russia After Four Years of Revolution. London—Paris, 1923. P. 148. F.A.Mackenzie пишет в The Russian Crusifixion (London, n.d.), что и в коммунистических, и в некоммунистических кругах евреев ненавидели «с такой силой, что это трудно описать»: население только выжидало, чтобы устроить погром, перед которым померкли бы все предыдущие погромы (Р. 125).
Непосредственной причиной этой безумной ненависти, естественной для общества, находящегося в состоянии морального и физического разложения, было ощущение, что революция принесла разорение всем, и только евреи, они одни, выгадали от нее. Убеждение это легло в основу вывода, будто вся революция была задумана евреями. Подобные взгляды находили себе фальшивое теоретическое обоснование в так называемых «Протоколах Сионских мудрецов», литературной подделке, изготовленной царской полицией; не встреченные должным вниманием во время выхода их в свет в 1902-м, «Протоколы» теперь получили всемирное распространение. Основная их мысль — что евреи будто бы устроили секретный заговор с целью подчинить себе весь мир — обретает в свете событий в России силу пророчества. Ассоциативная связь между евреями и коммунизмом, возникшая после революции и экспортированная в Веймарскую Германию, была немедленно усвоена Гитлером и превращена им в основное оправдание нацистского движения.
Большевики не допускали открытых проявлений антисемитизма и тем паче погромов на подконтрольных им территориях, поскольку отлично понимали, что антисемитизм стал прикрытием для антикоммунизма227. Но по этой же самой причине они не предпринимали никаких попыток предать гласности антисемитские эксцессы белых, чтобы не сыграть случайно на руку тем, кто обвинял Советы в защите «еврейских» интересов. В 1919 г., пока шли погромы на Украине, большевистское правительство хранило, за исключением нескольких случаев вялого протеста, благоразумное молчание, явно из опасения вызвать сочувствие к белым в среде собственного населения*.
* Создавшийся миф подкреплялся определенными символическими действиями. Например, в первые годы коммунистического правления общественные здания украшались иногда шестиконечной звездой Давида (см., напр.: Красный Петроград: Вторая годовщина великой пролетарской революции. Пг, 1920. С. 17). Пятиконечная звезда, которую взяла себе эмблемой в 1918 г. Красная Армия, была известным масонским символом, а для многих русских масонство было синонимом еврейства.
Парадокс, осложнявший ситуацию, заключался в том, что, несмотря на общепринятое мнение, будто они трудились на благо своего народа, большевики еврейского происхождения не только не думали о себе как о евреях, но и противились тому, чтобы их воспринимали подобным образом. Еще во времена царизма, вынужденные брать себе конспиративные клички, они всегда выбирали русские фамилии и никогда — еврейские. Они разделяли взгляд Маркса, считавшего евреев не нацией, а социальной кастой, причем весьма зловредного, эксплуататорского свойства. Им хотелось, чтобы евреи как можно скорее ассимилировались, и верилось, что это произойдет, как только их заставят заняться «производительным» трудом. В двадцатые годы советский режим прибегал к помощи большевиков-евреев и членов еврейского социалистического Бунда, чтобы разрушить налаженную жизнь еврейских сообществ в России.
Причиной подобного отступничества было то, что для еврея, желавшего по той или иной причине отойти от своего еврейства, открывалось всего две возможности. Один способ был креститься. Но для неверующего еврея это не могло стать выходом. Альтернативная возможность была — присоединиться к «нации без национальности», к радикальной интеллигенции, образовавшей космополитическую общину, равнодушную к национальным или религиозным корням, преданную идеям равенства и свободы: «Большевизм привлекал евреев-маргиналов, застрявших меж двух миров — еврейского и христианского, — творивших для себя новую родину, содружество идеологов, решивших переделать мир по своему образу. Евреи эти совершенно намеренно и сознательно порывали со стеснительной социальной, религиозной и культурной жизнью еврейских общин в черте оседлости и подвергали нападкам светскую культуру еврейских социалистов и сионистов. Отбросив свои корни и свою идентичность, но не найдя для себя русской жизни, не разделяя ее с русскими и даже не будучи вполне допущенными к ней (кроме как в жизни партийной), евреи-большевики нашли свой идеологический дом в революционном универсализме»228. Действовавшие в рядах большевиков и прочих радикальных партий евреи были, как правило, псевдоинтеллигентами, получившими благодаря различным «дипломам» право проживать за чертой оседлости229; они порвали со своей средой, но не обрели права войти в русскую среду, где им доступна была только та часть, которая состояла из людей, подобных им.
Троцкий — этот сатанинский «Бронштейн», пугало русских антисемитов, — бывал, как правило, глубоко обижен, если кто-нибудь осмеливался назвать его евреем. Когда прибывшая еврейская делегация призвала его оказать помощь своим собратьям, он пришел в ярость: «Я не еврей, а интернационалист»230. Сходным же образом он отреагировал на просьбу петроградского раввина Айзенштадта выделить немного муки на приготовление пасхальной мацы, причем заявил, что «никаких евреев знать не хочет»231. В другой раз он сказал, что евреи интересуют его не больше, чем болгары232. Согласно одному из его биографов, после 1917 г. Троцкий «устранился от еврейских проблем» и «в общем стал относиться к еврейскому вопросу несерьезно»233. Он и действительно стал относиться к этому настолько несерьезно, что, когда евреи начали тысячами погибать во время погромов, он, казалось, этого просто не замечал. В августе 1919 г. Троцкий был на Украине, ставшей тогда местом чудовищных кровавых избиений евреев. Британский ученый обнаружил в советских архивах свидетельства того, что Троцкий «получал сотни донесений о погромах и грабежах, чинимых его солдатами в украинско-еврейских поселениях»234. Тем не менее, ни в его публичных выступлениях, ни в его секретных донесениях в Москву не содержалось и намека на имевшие место зверства: в предметном указателе к сборнику текстов его речей и распоряжений за 1919 г. мы не найдем даже слова «погром»235. Более того, на заседании Политбюро 18 апреля 1919 г. Троцкий сетовал на то, что слишком много евреев и латышей оказывается в прифронтовых отрядах ЧК и на канцелярской работе в различных учреждениях, и рекомендовал более равномерно распределять их между фронтом и тылом236. Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что на протяжении всего этого изобилующего убийствами евреев года он ни разу ни словом, ни делом не вступился за тот самый народ, на благо которого, как говорили, он трудился. Остальные евреи из ленинского окружения проявляли ничуть не большую заинтересованность положением своих соплеменников, то же можно сказать и о таких демократах и социалистах, как, например, Мартов. С этой точки зрения белые генералы, в некоторых случаях открыто признававшиеся в нелюбви к евреям, производят лучшее впечатление, поскольку, хотя и они почти ничего не делали для того, чтобы предотвратить зверства, тем не менее осуждали их и впоследствии выражали сожаление, что погромы имели место237.
Стремление некоторых большевиков-евреев растождествиться с собственным еврейством и отмежеваться от своего народа принимало подчас гротескные формы, как, например, в случае с Карлом
