Коренис указала на гладкую, как полированное стекло, стену нефритово-зеленой воды, которая плавной стремительной дугой возвышалась над затонувшим островом, и Баралдабай проследил за ее взглядом.
Солнечный свет пробивался сквозь нее косыми лучами, и те дрожали, преломляясь в пляшущих высоко над головами путешественников волнах. Залитые сим зыбким светом, они продолжили путь. Некоторое время с другой стороны прозрачной стены за ними следовал косяк трески: рыбы смотрели выпученными глазами на странных двуногих обитателей подводного аквариума. Затем, словно по какому-то сигналу, они стремительно развернулись и как одна направились по своим делам.
– Почему вы остаетесь здесь, если жить на материке значительно безопасней?
Баралдабай казался удивленным.
– Как почему? Здесь наша родина.
– А вы не боитесь, что однажды воды океана хлынут на остров и уничтожат всех вас и все ваше имущество – сей прекрасный город и его богатство?
Старик ухмыльнулся.
– Нет, госпожа моя, этого никогда не будет. Очень давно колдуны, которые возвели волшебную стену для защиты острова, предсказали нам, что никогда никто из нас не сможет разрушить ее. Никогда… пока в Нор-Ум-Бега не прилетит Громовый Орел.
– Что это значит? – спросила Коренис.
– Точно никто не знает. Светящееся изображение огромного орла появляется на небе, когда Дети Огня играют на Дороге Призраков в безоблачные ночи холодных зим. Некоторые суеверные люди связывают предсказание с этим явлением. Но до сих пор оно всегда сулило нам удачу. Сей орел был предвестием великих наших побед в прошлом. Должно быть, он любимец Хуни-и. Убийцы приурочивают свои весенние набеги к его последнему появлению в конце зимы. Он совершенно безобиден для нас.
Нунганей знаком велел Гвальхмаю чуть отклониться назад, дабы оказаться вне пределов слышимости.
– Мой народ знает Громового Орла, – торопливо прошептал он. – Птица сия живет на Мысе Спящего Великана, на северном берегу Внутреннего Моря. Если Орел стоит неподвижно над Мысом, война вспыхивает среди северных племен. Но если он движется по небу, битвы начинаются в тех землях, в направлении которых он летит. Появление его всегда предвещает кому-то горе. Иногда он зависает над Акилинеком, и все абенаки радуются.
– Возможно, брат. Но я только что вспомнил одну вещь, которую давно забыл.
– То есть?
– Мое имя! Меня зовут Гвальхмай, не Глускап. А слово это означает – Орел!
Дорога свернула от океана и устремилась в сторону пригорода. И, углубляясь в скопления домов, путешественники обнаружили, что город пленяет красотой лишь издалека – как женщина, некогда прелестная, которая в преклонном возрасте сохраняет лишь общее благородство черт и осанки.
За колоннами портика грязный человек колол дрова на мозаичном мраморном полу. Резные колонны были кем-то бесцельно изрублены и изуродованы, словно в припадке безумной ярости.
Сквозь тонкие швы мощения на дороге пробивалась трава, и корни деревьев разрастаясь поднимали и сдвигали с места многотонные каменные плиты. Часто проходили путешественники мимо бесформенных нагромождений камня – руины сии свидетельствовали о некогда стоявших здесь зданиях, которые разрушились так давно, что среди многих развалин росли могучие дубы, питающиеся перегноем своих предков, поваленных ветром задолго до них.
Многие еще красивые дома стояли без крыш, открытые для солнца и дождя. Сухие листья и земля покрывали прекрасные мозаичные полы, чаши фонтанов и опрокинутые мраморные статуи.
Похоже, здесь никогда ничего не восстанавливалось. Нигде не было видно ничего нового.
Ни собаки, ни кошки, ни какие-либо другие домашние животные не бродили по улицам. А встречавшиеся изредка дети бросали на проходящих такие злобные недвусмысленные взгляды, что у Гвальхмая невольно возник вопрос: играют ли они когда-нибудь, и если да, то в какие игры?
В центре небольшого дворика был устроен очаг, которым, судя по количеству неряшливо разбросанного мусора, пользовались все окружающие дома, – и над ним тушилось мясо к ужину.
Серебряный котел изначально явно предназначался для другой цели, но сейчас глубокую гравировку на нем покрывал толстый слой сажи, и разглядеть рисунок не представлялось возможным.
В ожидании ужина несколько юношей и мальчиков посылали друг другу пинками какой-то круглый предмет. Гвальхмай узнал в нем человеческий череп, на котором до сих пор болтались лоскутки кожи и пучок черных волос. При приближении незнакомцев молодые люди не оставили своего занятия, но с угрюмым ожесточением продолжали мрачную игру. Казалось, сие развлечение является для них обязанностью или привычкой, и они как будто находили в нем мало радости.
Но не успели все четверо пересечь квадратное пространство двора, как стали свидетелями сцены еще более ужасной.
Из развалин здания с глухими стенами с воплями выбежала растрепанная баба, волоча за ногу визжащего младенца. Хотя тому было не больше года, он отчаянно царапался крохотными коготками, кусался и орал, словно разъяренный чертенок.
Наконец женщина, не в силах более выносить его визга, принялась колотить ребенка головой о камни.
Коренис вцепилась в рукав Баралдабая.
– Останови ее! Останови! – закричала она, но старик равнодушно пожал плечами.
– С чего вдруг? Она – мать ребенка. Здесь каждый волен поступать как хочет.
– Но почему? Почему она так делает? – спросил Нунганей, пришедший в ужас при виде бессердечной родительницы, которая могла бы убить ребенка и значительно менее сильным ударом.
