Винни Пух и философия обыденного языка

83.

и 84. Пух не может заблудиться в своем Лесу, потому что это его Лес, он является в нем главным (ср. в русскоязычной деревенской среде обычное называние медведя хозяином леса).

85.

Стихотворение переведено в форме танка – 5+7+5+7+7 слогов, что соответствует его медитативной окраске.

86.

В который раз мы убеждаемся, что логика Пуха безупречна и сознание его ясно, когда речь идет о конкретных вещах: поскольку только что собирались пить чай, но еще не пили его, значит, мы находимся в том же месте, где собирались пить чай.

87.

Первый и единственный раз Пух прибегает к сознательному риторическому приему. Однако отличие риторики Пуха от риторики И-Ё, Сыча и Кролика состоит в ее конструктивности, искренности и оправданности Исключительными Обстоятельствами.

88.

Пример речевого акта, который сам себя зачеркивает. 3. Вендлер называет сходные явления («Я клевещу на вас») иллокутивным самоубийством [Вендлер 1985]. Не нужно вообще писать письмо, чтобы потом читать его адресату. Осмысленность такой речевой акт приобретает только в системе детского игрового поведения, которое носит обучающий характер.

89.

Парадокс красноречивого умолчания, всем известный в быту и в массовом искусстве давно ставший риторическим клише («О чем молчала тайга»). В данном контексте молчание носит не демонстративный характер (когда люди «не разговаривают»), а психастенический. Поросенок молчит из вежливости, ему неловко напоминать об обещанном, но именно это ощущение неловкости в данном случае наиболее красноречиво.

90.

Рассуждения Пуха о поэзии, как правило, нетривиальны. В данном случае речь идет о двух вещах. Первое – что не поэт выбирает стихи, а стихи выбирают поэта. Здесь Пух вновь перекликается с поздней Ахматовой («Тайны ремесла»). Второе – пространственная локализация поэтической инспирации. Пух приходит на место события, которое должно вдохновить его, ибо в этот раз он пишет оду на случай.

91.

Рассуждение Пуха не является наивным. Если для художественной прозы не важно, произошло ли на самом деле изображенное в ней событие, то в поэзии, которая работает не над предложением, как проза, а над словом, достоверность события гораздо более важна. Поэтический текст гораздо более тесно связан с действительностью, чем прозаический, а не наоборот, как принято думать (подробнее см. [Руднев 1996]).

92.

Стихотворение переведено эквиметрически – разностопным ямбом 44443 и соответственно пятистишной строфой. В русской традиции 4-стопный ямб с мужскими рифмами после перевода В. А. Жуковским поэмы Байрона «Шильонский узник» прочно ассоциируется с английской романтической поэмой («Мцыри» Лермонтова, процитированное в первой строке перевода, как наиболее яркий пример). Более того, семантический ореол этого размера очень четко очерчен – это заточение и бегство из него. Впервые семантические возможности этого размера в детской поэзии обыграл К. Чуковский в «Крокодиле» [Гаспаров-Паперно 1975, Руднев 1978]. Мотив тюрьмы, бегства и освобождения присутствует и в стихотворении о подвиге Поросенка.

93.

Вероятно, реминисценция к «Саге о Форсайтах», где старый Джеймс Форсайт все время повторяет, что ему никто ничего не рассказывает. Интересно, что в романе «Собственник» так же, как и в главе «Ысчовник», идет речь о постройке нового дома. Важно при этом, что ВП в критике называли сагой.

94.

Здесь описывается сложный речевой акт, характерный для рефлексирующего психастенического сознания Поросенка. Поросенок страдает комплексом неполноценности, и поэтому он хочет, чтобы другие видели его храбрым и сильным. Если он будет знать содержание песни, то он не станет удивляться при всех, когда Пух ее исполнит, после чего все еще больше его зауважают. По схеме: А произносит р в присутствии В и С, причем В полагает, что С неизвестно содержание р, а С известно и содержание р, и мнение В о неосведомленности С (где А – Пух, В – слушатели и С – Поросенок) (ср. [Кларк-Карлсон 1986]).