— Именно это я и хочу изменить.
— Замечательная мысль, князь. Но, как ты сказал мне, когда назначали Хвеопемпта, всему свое время.
— Ты уверял меня тогда, что время настало.
— С тех пор я изменил свое мнение.
Ярослав разглядывал Иллариона. Смышленый парень, иногда бывает добродушным, но характер взрывной, скандальный. Суровые серые глаза, слегка на выкате. По слухам — сын Александра. Если это так, то возведение его в должность митрополита автоматически укрепляет союзные связи с Орденом. Сейчас Орден содействует — иногда. С Илларионом во главе русской Церкви, Орден будет содействовать всегда. Средства, люди, сведения, весь мир.
— Мы действительно слишком зависим от Константинополя, и зависимость эта тяготит, Илларион, — сказал он.
— Это так, князь. Я не против уменьшения зависимости. Я всего лишь против смещения Хвеопемпта.
— Вот как? Почему же?
— У меня есть на то причины, личные, князь.
Этот парень не умеет без споров, подумал Ярослав. Тем лучше. Все духовенство поставит на уши — попы перестанут жиреть, станут активны.
— Хвеопемпт попустительствовал работорговцам и даже, кажется, брал с них пошлину, — сообщил он.
— Нет, — возразил Илларион. — Ручаюсь, что пошлину он с них не брал.
Может он, как Дядька Урж, не знает, что такое пошлина, подумал Ярослав? Нет, не может быть. На всякий случай он все-таки сказал:
— Мы произвели обыск в казне и обнаружили большое количество монет африканской чеканки.
— Такие монеты в Киеве нынче в ходу. И не только в Киеве. Обыщи любого годсейгаре, князь, и ручаюсь тебе, найдешь такие же монеты у него в калите.
Ярославу это было прекрасно известно. И тем не менее — упрямый Илларион! Князь нахмурился.
— Хвеопемпт дал благословение войску, ушедшему по приказу моего сына неизвестно куда и оставившему город на произвол судьбы, — сказал он, открывая настоящую причину своего недовольства.
— А что он должен был делать?
— Он должен был вразумить Владимира и Вышату.
— Он митрополит, а не главнокомандующий, князь.
— Что с того, Илларион! Его ведь не заставляли давать благословение. Просто попросили. Вот и сказал бы — нет, ребята, не нужно сейчас отсылать войско, оно нам здесь понадобится.
— Об этом он не знал.
— А догадаться было сложно?
— Мы не вникаем в военные дела, князь. К нам приходят воеводы и говорят — дайте благословение. И мы делаем несколько жестов правой рукой, иногда даже не отрываясь от чтения какого-нибудь фолианта. Лишь бы отвязались. Вот так, — он поводил правой рукой, изображая благословение без отрыва от чтения.
Распоясались, подумал Ярослав. Я отсутствовал три месяца — и вот, поразвязались языки, дерзят, никакого почтения. Этот мальчишка мне всем обязан, и никакого почтения!
— Послушай, Илларион, мне нужно сместить этого человека. Такова моя воля. Мой каприз, если желаешь. И ты должен мне помочь.
— Нет, князь. Если ты действительно намерен его сместить, тебе нужно будет заодно сместить и меня. И я, пожалуй, составлю Хвеопемпту компанию, чтобы ему не скучно было ехать в Константинополь одному.
— Не забывайся, Илларион! — Ярослав сверкнул глазами. — Ты острить со мной вздумал? Да еще и угрожаешь мне?
— Помилуй, князь!
— Как ты смеешь! Да за такие слова… — Ярослав поднялся на ноги, сжал губы, посмотрел вбок, и сдержался. — Я понимаю, Илларион, ты много пережил за последние несколько дней, — сказал он. — Но все-таки не забывайся!.. И вообще — что это ты вдруг выгораживаешь грека?
Илларион, помолчав, сказал:
— Хвеопемпт нужен Киеву, князь.
— С чего ты взял?
— Все священники сбежали, и греки, и славяне. От фатимидов. Хвеопемпт остался. Недавно его обвинили в растрате… На казенные деньги он купил два дома на Улице Рыжей Травы. В этих домах живут дети, сироты.
— И скоги.
— Но и сироты.
— И попрошайничают на улицах.
— Да. Ты хочешь, чтобы они также и жили на улицах?
Ярослав пожал плечами.
— Многие из них живут, — сказал он.
— На десять домов у Хвеопемпта не хватило расчетной смекалки, — объяснил Илларион. — Два дома он кое-как скрыл в учетной книге, и то плохо.
— Расчетной смекалки… О! — вспомнил Ярослав. — Хозяйке крога на Улице Рыжей Травы он перечисляет деньги. Ежемесячно.
— Да, князь. Хозяйка эта кормит и поит калек, вернувшихся из твоих походов с увечьями.
— Не только. И смерды покалеченные захаживают, никогда в походах не участвовавшие.
— Ты предпочел бы, чтобы их поили в твоем тереме? Я не против. Думаю, что и Хвеопемпт не был бы против.
Ярослав хотел было снова вспылить, но сдержался. Упрек был вполне заслуженный.
— Что еще тебе донесли о Хвеопемпте, князь? — продолжал Илларион. — У него служат три холопа и две холопки, которых он незаконно купил у караванщика.
— Да. Поговаривают, что с холопками он спит.
— Если бы он их не купил, они бы служили какому-нибудь магометанину в Багдаде, и спали бы с ним. Что-то еще? Ну, в городе говорят о нем всякое.
Ярослав улыбнулся.
— Что именно?
— Не хочу повторять.
— Почему же?
— Знал бы ты, что о тебе говорят в городе, князь.
— А что?
Теперь улыбнулись оба.
— Ладно, — сказал Ярослав. — Где он был во время вторжения?
— В Десятинной.
— Что делал?
— Руководил службой, благословлял, исповедовал.
— А ты?
— А я ему помогал. Исполнял обязанности дьякона. Дьякон сбежал.
— Удивительные дела творятся на свете, — посетовал Ярослав. — Все мне перечат. Я спасаю Киев, и сразу после этого моя же собственная жена предъявляет какие-то претензии, воины ворчат, священники бунтуют.
— Прости меня, князь.
— Прощаю.
— Ты еще не знаешь, за что. Я еще не сказал того, за что меня следует простить.
