И Гостемил снова засмеялся.
Но вообще-то, подумал он во сне, такое может быть только во сне. Нет, правда. Сверды грохочут, а в соседних спальнях спят. Да и не стал бы Ярослав проводить ночь у Голубкиных — он их недолюбливает, особенно отпрыска. Как бишь его? Даждь-бог? Мокошь? Нет, Мокошь — женское имя. Какой-то примитивный эпос. Кажется, даже при Олеге не очень верили. А греческую михвологию никому не превзойти, сколько бы не пытались. Так получилось.
Сквозь сон он почувствовал, что, вроде бы, хочет есть. И услышал стук двери.
— Болярин? — позвала Астрар.
— Иди сюда, — велел Гостемил, не открывая глаз.
Она приблизилась. Он понял, что это все еще сон, а во сне все проще и свободнее.
— Раздевайся и ложись рядом, — не приказал, а просто попросил, он — ему показалось, что во сне Астрар умнее, чем в жизни. Астрар послушалась, разделась очень быстро, забралась в ложе, прижалась к нему и стала его гладить по волосам и по груди, уже без всяких просьб. Гостемил почувствовал, что к нему возвращаются силы, что скоро он будет здоров. Уютная теплая волна прошла по телу, проснулось и дало себя знать желание, и Астрар, уловив и увидев, сделала то, чего Гостемилу хотелось — оперлась на локти и колени, осторожно переместила к нему на грудь и живот мягкое, теплое тело, и стала двигаться осторожно, боясь причинить ему боль, и от этой осторожности возбуждаясь все больше, и возбуждая его. От нее хорошо пахло, и осознав это, Гостемил понял, что не спит. Большая грудь Астрар приятно касалась его груди, мягкое бедро ласкало левый бок, а другое бедро оставалось неподвижным — Астрар хорошо знала расположение ран на теле Гостемила. Он положил руку на ее крупный, очень круглый арсель, повел ладонью вверх, погладил ей спину, взял Астрар за шею и притянул ее голову к своей. Астрар поцеловала его первая — рот у нее было очень влажный и горячий.
— Осторожно, — сказал он на всякий случай.
И она хмыкнула утвердительно.
По завершении акта они лежали рядом, и Астрар молчала и улыбалась — редкое для нее состояние.
— Уж не полдень ли сейчас? — спросил Гостемил, косясь на окно.
— Да, — подтвердила Астрар.
— Ужасно есть хочется, — признался Гостемил.
— Сейчас. Приготовлю что-нибудь. Прости, я была занята все это время, даже к тебе не зашла.
— Чем же ты была занята, Астрар? — изображая трепетный интерес спросил Гостемил, и она засмеялась — видимо, не так глупа была, как изначально он думал. А может, сразу после соития женщины на некоторое время умнеют?
— Да так… Хелье вернулся раненый…
— Раненый?!
— Не сильно. Бок ему кто-то пропорол. Он не сказал, кто и как. А от чуди его толку мало, она безрукая совсем. Нужно было рану промыть, перевязать. Теперь меня Ширин сменила. Дочь у тебя ничего, соображает, хоть и сволочь. А чудь — только глаза свои круглые таращит, и всего пугается.
— Надо бы его… к нему… сходить, — сказал Гостемил. И понял, что может двигать пальцами левой руки. Хороший признак. — И пожрать бы заодно.
— Уж я сказала, что сейчас приготовлю! — вдруг скандальным голосом заявила Астрар.
Ого, подумал Гостемил.
Она лежала слева от него. Было неудобно, но он все-таки умудрился дотянуться правой рукой до ее волос, захватить в кулак, и, приподняв, перетащить ее, взвизгнувшую от удивления и боли, на себя. Глаза ее оказались точно напротив его глаз.
— Ты, тетка, вот что запомни, — сказал он ей. — Если ты будешь ласкова и добра, то проживешь у меня и со мной, сколько сама захочешь. А кричать не нужно. В моем доме не кричат. Правда, это не мой дом, а дом Хелье. Но это несущественно, бовина санкта.
— А ну, пусти меня! — возмутилась она. — Ухожу я!
— А тебя никто и не держит.
Она сползла с ложа и стала долго, навязчиво одеваться.
— За все, что я для него сделала… это ж надо… такая мне благодарность от него… за волосы тягает, подумайте… все такие… аспиды…
Уж стар я, подумал Гостемил, чтобы терпеть в доме скандалистку. Впрочем, я и в молодости не терпел. Если уйдет, то жалко, но ничего не поделаешь.
Он выбрался из постели, распрямился, расправил рубаху, и двинулся к выходу. Она сделала вид, что ей все равно.
В столовой он обнаружил Ширин, занятую кормежкой отрока, которого он помнил — при наборе в ополчение отрок представился ему как «мразь подзаборная».
— Его зовут Завал, — сообщила Ширин. — Он сказал, что знает тебя.
— Знаю его, — заверил отрок с набитым ртом.
— Да, мы немного знакомы, — подтвердил Гостемил. — Один из самых достойных защитников города. Лично перетащил к Десятинной два камня. И третий бы перетащил, но увлекся киданием в костер веток. Искры его заворожили. Тем не менее, сделал больше, чем все сбежавшие ратники вместе взятые, к примеру.
— Защитник хоть куда, — сказала Ширин.
— Согласен.
— Я только поем и сразу уйду, — сказал Завал.
— Не ешь так быстро, — велела Ширин. — Это вредно.
— Зачем же уходить? — удивился Гостемил. — Посиди еще, время раннее.
Поддерживаемый под руку чудью, Хелье вошел в столовую.
— Ранен? — спросил Гостемил.
— Царапина, ничего страшного, — Хелье пожал плечами. — О! Хорошо здесь, тепло. У меня в спальне холод жуткий. Печь старая, надо бы переложить… Ах ты, забыл совсем! Орвокки, будь другом, сбегай в спальню, там калита на ховлебенке лежит, принеси.
Орвокки кивнула, широко открывая глаза, и пошла обратно. Хелье опустился на скаммель, прижимая ладонь к ребрам, и поморщился. Завал, возле которого присел Хелье, придвинул ближе к себе плошки, из которых беспорядочно ел, и покосился на новоприбывшего. Гостемил засмеялся.
— Не бойся, не отберут, — сказал он.
— Да, так все говорят, — возразил Завал. — А как зазеваешься, так и нет уже, схвитили все.
Гостемил, Хелье, и Ширин засмеялись.
— Илларион заходил, и сказал, что еще зайдет, — сообщила Гостемилу Ширин.
— Наверное ты ему нравишься, — предположил Гостемил.
Ширин сделала скептическое лицо.
— Не обращай внимания, — посоветовал ей Хелье. — Такой уж у тебя отец. Лишь бы ляпнуть что- нибудь.
Вскоре вернулась Орвокки с калитой, отдала Хелье, села рядом с ним и опустила глаза.
— Орвокки, — обратился к ней Гостемил, — тебе не холодно? Что-то ты одета легко. А может, меня просто знобит, не знаю.
Орвокки уставилась на него круглыми глазами.
— Чего ты все время таращишься? — спросил ее Завал недовольным тоном. — Есть человеку мешаешь.
Она уставилась на Завала.
— Не обращай внимания, — сказал ему Гостемил. — Это город так на людей неподготовленных действует.
— Это точно, — согласился с ним Хелье. — Вполне балаганный город. Все новые ужасно удивляются и глаза таращат. Я помню этот взгляд — у меня такой же был, когда я впервые Киев увидел. А сейчас я стал, как все жители, обыкновенный киевлянин. Из того же балагана. Поэтому не таращусь.
— Я тоже не таращусь, — сказала Ширин.
