— Да, возможно. Вот и утро. Через два часа все соберутся, ты поспал бы пока, Бьярке.
— И то верно.
Бьярке действительно очень устал, и завалился спать на сене в углу, и стал посапывать вполне убедительно. Рагнар некоторое время посидел рядом на шезе, о чем-то думая, а затем вышел из мезона. Бьярке поворочался, помычал, и стал ждать, сжимая под сленгкаппой рукоять кинжала. Сам Рагнар давно уже не опускается до наказания изменников, посылает кого-нибудь — как вот Бьярке давеча послал в Полонию… Но нет — прошел час, а в мезоне никто так и не появился. И Бьярке уснул.
Через два часа восемь мужчин и одна женщина собрались в самом большом из брошенных домов. Двое из девяти были возбуждены каким-то событием, сведениями о котором им не терпелось поделиться с остальными.
— Говори, Свен, — Рагнар кивнул.
— Друзья мои, это небывалая удача, просто небывалая! Папа Римский в Париже!
— Ну!
Все обрадовались, или сделали вид, что обрадовались — кроме женщины.
— Где он остановился? — спросил кто-то.
— Не поверите — в «Ла Латьер Жуайез»!
— Что ж тут удивительного!
— Надо послать пять-шесть человек, срочно. Пусть свяжут и доставят.
Рагнар промолчал.
— Куда это вы собрались его доставлять? — спросила женщина.
— Сюда, конечно.
Женщина, казалось, была чем-то раздражена, посторонним, чем-то, что не касалось собственно текущих дел.
— Зачем? — спросила она.
Все удивились. То есть как это — зачем? Один из главных наших врагов — у нас в руках!
— И что же вы будете с ним делать, когда сюда привезете?
Ну как, известно что. Ну…
А что, собственно, с ним делать?
— Ну, разве что посвятить его… амулет на шею повесить, и пусть он будет одним из нас, — предложила женщина. — Вместо Свена.
Рагнар молчал. Остальные сомневались, а Свен перепугался.
— Но все-таки… — сказал он, делая вид, что нисколько не встревожен собственной судьбой, а радеет лишь о благе Неустрашимых. — Какая-то выгода есть.
— Пусть так, — сказала Мария. — Но ведь мы его еще не схватили и не связали. Мы здесь на чужой территории. Совершенно нет смысла поднимать шум.
— Да какой же шум, — не унимался Свен. — Сколько шуму могут произвести пять человек?
— Пять человек недостаточно.
— Почему же?
— Потому что Папа Римский не путешествует без свиты.
— И что ж свита! — вмешался норвежец Ларс. — Поднимут вой, поскулят… свита — подумаешь! Дюжина женоподобных мужеложцев и четыре хорлы! Эка невидаль!
— Да, конечно, — согласилась Мария. — А только, как мне сказали, Папа Римский вовсе не дурак. Так?
— И что же?
— Нет, ты ответь, Ларс. Не дурак?
— Ну, не дурак. Ну и что?
— Значит, неспроста он с собой таскает свиту.
— Для утех.
— Для утех ему бы хватило трех человек.
— Ты это к чему?
— Я это к тому, — сказала Мария, — что, когда будет нужно, женоподобные, обленившиеся, изнеженные, толстые мужеложцы неожиданно повыхватывают сверды, и твоим пяти-шести человекам придется очень, очень туго. А четыре хорлы будут тыкать твоих людей в спины шилом и бить их по черепам кружками и цветочными горшками. И если впоследствии дознаются, что мы попытались схватить Папу, но нас остановила изнеженная свита, это скверно скажется на нашей репутации.
Мужчины сконфуженно молчали. Рагнар улыбался. Когда пауза достаточно затянулась, чтобы смутились все, кроме Марии, Рагнар, не вставая, сказал:
— Друзья мои.
Все повернули к нему головы.
— Мой кузен Бьярке, а он сейчас спит, ибо устал, привез известия из Гнезно и Магдебурга. Так называемый наследник трона скрылся в неизвестном направлении. Ходят слухи, что он убит, хотя лично я в этом сомневаюсь. Будь он действительно убит, все вздохнули бы с облегчением — и Полония, которой наличие оппозиции, вдохновляемой присутствием наследника, мешает принять законное правительство, и Саксония, которой приходится вилять на переговорах, не признавая, но и не отрицая, что наследник скрывается именно у них, и мы с вами. Польское крыло Содружества дважды пыталось решить судьбу наследника радикальным способом, а кончилось дело тем, что Бьярке пришлось ехать в Полонию, дабы решить судьбу решавших, тем же способом. Я обещал вам действия к востоку от Полонии в этом году. Но, по совести говоря, я сомневаюсь в целесообразности таких действий, пока Полония не угомонилась. Полония — наша крепость, наша опора, наш центр в данный момент. В Полонии, если она наша, можно держать любые военные силы, любые войска, не скрываясь. Там можно учить и воспитывать новые поколения воинов, верных нам и только нам.
Он замолчал.
— Наследник должен быть найден, — сказали сразу несколько голосов.
— Нужно его убить, — добавил кто-то.
— Зачем? — спросила Мария удивленно.
— Чтобы не мешал, — с энтузиазмом объяснили ей.
— Мешает, насколько я понимаю, не сам наследник, — сказала Мария, — а его исчезновение и связанная с ним неопределенность. Если мы найдем наследника сами, это даст нам возможность его приручить. Если он окажется хорошо приручаем, можно будет даже поставить его во главе польского правительства.
Начали переглядываться.
Остроумно, подумал Рагнар. Несостоятельно, но остроумно.
— Мать его будет против, — сказал он. — А ее уважают — и в Саксонии, и в Полонии.
— А вот судьбу Риксы давно пора решить радикально, — заметила Мария холодно. — Овечка невинная, бедная вдовушка жалуется в голос на судьбу, а просьбы и мольбы ее почему-то рассматриваются многими властительными людьми как приказы, подлежащие немедленному исполнению. Между прочим, именно ей мы обязаны тем, что Бенедикт правит Церковью.
— Как это?
— Как же?
— А вы не знаете? — удивилась Мария. — Лет пятнадцать назад милейшая Рикса, тогда еще законная жена и правительница, хвестовала с богатым гостем, неким Албериком, братом и сватом римских клерикалов, в Венеции. И в шутку якобы предположила, что лучший подарок ко дню рождения двенадцатилетнему сыну Алберика — папский престол. По возвращении в Рим Алберик, не долго думая, собрал кардиналов в Латерано, окружил здание и базилику стражей, и собственноручно надел сыну на голову тиару — несколько набекрень. Все решили, что раз набекрень, то она скоро упадет. Но прошло уже пятнадцать лет, а Бенедикт по-прежнему на престоле.
— Но это была всего лишь шутка, — возразил кто-то. — Рикса пошутила. Кто ж мог подумать, что Алберик примет шутку всерьез.
— А правда вообще часто смахивает на шутку, — заметила Мария. — Впрочем, ну ее к лешему, Риксу.
