Ему объяснили.
— Ага, значит так, — сказал он. — Со всем моим дражайшим почтением, вы тут оба, по-моему, совершенно охвоились и заволосели. Ездить в Консталь, сопровождать главного киевского сердцееда, дабы подложить под него Зоэ и тем напакостить Михаилу, и таким образом решить все дипломатические неувязки с Византией — это по мне, наверное. Не перебивайте! Таскаться в качестве спьена к Конраду — пусть. Но быть нянькой вашим хорлингам я отказываюсь. Я не нянька, листья шуршащие, а хорлинги у меня свои есть. И это при том, что я детей вообще ненавижу, и поубивал бы всех в хвиту! Поняли, хорла?
Ярослав покивал понимающе.
— Он поругался с женой, — сообщил он Ингегерд, и та кивнула.
— Это не ваше дело, с кем я поругался! — парировал Хелье. — Что-нибудь еще нужно вам от меня, кесари?
— Нет.
— Ну и идите в пень. Ежели действительно понадоблюсь — зовите, всегда рад.
Через неделю ехать все-таки пришлось, а только полномочия посланца отличались от тех, какими его собирались ранее наделить. С западного хувудвага в Киев прилетел гонец и передал таинственную грамоту от Ротко Ярославу. Ярослав прочел и обмер.
Аньку-перса похитили. Ротко, стоя в каком-то захолустном городишке на польском пограничье, рвал на себе остатки сальных волос.
Оказавшийся в Киеве Гостемил, состоятельный землевладелец, не нуждающийся в средствах, согласился составить Хелье компанию.
— Ради Хелье, — сказал он князю. — Не ради рода олегова.
— Понимаю, — кивнул Ярослав. — Род олегов перед тобою в вечном долгу, Гостемил.
— Еще бы, — с достоинством согласился Гостемил.
Поспешили. Прибыв в городок, допросили Ротко и всех жителей, которые попались под руку. По наитию, Хелье, оставив Гостемила ждать известий, отправился к живущему неподалеку землевладельцу — и тот поведал ему, что прибыла к нему непонятным образом грамота на бересте, а что в ней написано — неизвестно. Читать землевладелец не умел.
Хелье, приноровившийся к тому времени сносно читать по-славянски, разобрал грамоту. Писано было, что ежели хочет землевладелец получить дочь свою в целости, то пусть придет на место важное во время тайное и принесет с собою мошну значительную, золотом заправленную.
— Какую дочь? — удивился землевладелец. — У меня четверо сыновей, и ни одной дочери.
Хелье поблагодарил его и снова присоединился к Гостемилу. Показав грамоту местному священнику, они напали на след — священник покопался в архивах и нашел похожие каракули. Жикреня-старший, живет в четвертом доме от опушки.
Гостемил и Хелье пешком направились к опушке, отсчитали четыре дома — обветшалых, кривых.
— Главное — неожиданность, — философски заметил Хелье, указывая на дверь.
Гостемил понял. Дверь была заперта на четыре массивных дубовых засова, но Гостемил просто выдрал ее из общей конструкции вместе с третью стены, и Хелье с обнаженным свердом вошел в помещение.
Похитителей оказалось пятеро, и двух, кинувшихся убивать непрошеного гостя, пришлось уложить, проколов им — одному бедро, другому плечо, и грозно крикнуть, дабы остальные трое не порезали ненароком Аньку.
Оставшиеся стоять тати дрожали всем телом.
— Это вам за труды, — сказал Хелье, кидая кошель с серебром на пол.
— Может, взять их все-таки с собой, к тиуну повести? — предположил Гостемил.
— Морока.
— Все-таки.
— За привезенных князь больше не заплатит, цена одна. Чего людей зря мучить. А так — может они еще кого-нибудь похитят, так опять меня пошлют, а я нынче человек семейный, заработки нужны.
Гостемил пожал плечами.
Плачущую Аньку-перса доставили в поселение, где Хелье, поманив к себе возрадовавшегося Ротко, непрерывно целующего спасенную, сказал ему, что в Киеве ему, Ротко, лучше не показываться в ближайшие десять лет, и в Новгороде тоже. Езжай, Ротко, смотреть на кахалы в Фефеции. Ротко нашел совет весьма резонным.
После отъезда Хелье и Гостемила со спасенной, пристыженный, нервничающий зодчий наорал на прислугу, а затем и на детей. Минерва ждала, пока он выговорится. К ее неудовольствию какой-то крепыш из местных, с простецким лицом, полез к Ротко с расспросами, и Ротко выдал ему, прежде чем Минерва успела крикнуть «Заткнись!», что если бы не Хелье, пропала бы княжья дочка совсем, вот ведь беда какая была бы. Крепыш осведомился с интересом, кто такой Хелье. Минерва, разбирающаяся в людях гораздо лучше мужа, вгляделась в лицо спрашивающего и решила, что простецкое оно лишь на первый взгляд — но было поздно.
— Хелье — приближенный князя! — разглагольствовал Ротко. — Бесстрашный, верный, мужественный, незаменимый! Гроза врагов князя и княгини, сокрушитель Неустрашимых!
Минерва, быстро приблизившись, пнула его своей маленькой тощей ногой, и Ротко наконец-то прикусил язык.
Кивнув ему и улыбнувшись любезно Минерве, простак направился к тому самому домику, в который давеча врывались Хелье и Гостемил. Расспросив горе-похитителей, Рагнар решил их не убивать — они ничего толком не знали. Им сказали, что будет проезжать обоз, а в нем дочь важной персоны. Вот и все.
Через две недели после этого Рагнар встретился с Марией в Гнезно. Он был обязан ей многим — в сущности, своим возвышением, лидирующей ролью в Содружестве. Любовниками они не состояли — умудренная прошлым опытом, Мария не допускала смешения политики и любви.
— Скажи, Мария, — Рагнар улыбался открытой, искренней улыбкой, — какие люди в прошлом противостояли Содружеству? До нынешнего воссоединения?
— Много было, — сказала Мария, глядя Рагнару в глаза. — Очень много.
— Ну, основные фигуры назови.
— Ну, как же. Хайнрих Второй нас не любил.
— Так. А еще?
— Орден всегда против, хотя до прямого вмешательства они не доходят.
— Император и Орден. А из правителей попроще?
— Олов Норвежский. С ним пришлось повозиться.
— А из простых людей?
Мария повела бровью.
— А такое имя — Хелье — тебе ничего не говорит? — спросил Рагнар невинно.
И увидел как она бледнеет.
— Говорит, — сказала она.
Рагнар присел на ховлебенк.
— Твердый человек? — спросил он.
— Твердый? Да.
— Я понятия не имею, кто это такой. Я просто слышал имя.
— Он нам не враг, — сказала Мария.
— Это странно.
— Почему?
— Потому что не вяжется с его кличкой.
— Что за кличка?
— «Сокрушитель Неустрашимых».
— Первый раз слышу.
— Княжна, а нельзя ли этого Хелье… ну, скажем, заставить нам служить?
— Нет.
