Огненное погребение

будут давать, операция. Дал штуку, протер про авторитетного человека, из цыган. Он дорогу показал объездную, попробуем по ней.

ГИТЛЕР: Потом что?

АНДРЕЙ: По телефону вычислят хату, гребня этого найдут, привязанного, на ферму заедут, и к матери ее, во Владимир. В Крыму начнут пробивать, кто я и что. Узнают, что ебучий Хоронько, Николай Иваныч, по пьяни паспорт утерял, альбомы просмотрят, со свидетелями. Опознают. Может, соседа расколют, что оружие мне продал, он, черт тупой, явку напишет, с перепугу. Не сразу, конечно, но установят.

КАБАН: Вроде, так нельзя, не позволяет техника.

АНДРЕЙ: Позволяет. Меня так вычислили. Гулял с мобилкой вокруг дома одного, присматривался, а охрана сканировала все вокруг, через мусоров, получала с сотовой станции данные. Едва ушел, со стрельбой.

ГИТЛЕР: Далеко забрался, Андрюха. Сейчас что?

АНДРЕЙ: По объездной километров двадцать, «Газель» в овраг, и пешком до города. Машину там купим, оформим на Кабана, поедем как белые люди, с документами.

ГИТЛЕР: Куда поедем?

ЛЮБА: Мать нужно с собой забрать.

КАБАН: Да кому она в хуй вперлась, мать твоя? Придут мусора, попиздят, да и все на этом. Дочь взрослая, уехала, знать не знаю. Ну, хату прошмонают, на крайняк, и все.

ЛЮБА (твердо): Нужно маму забрать.

ГИТЛЕР: Кабан прав. Ни хуя мусора от нее не узнают, она нас не знает и не видела.

ЛЮБА: Не в них дело. Другие придут.

КАБАН: Какие другие?

ЛЮБА: Пострашнее вас. Совсем черные.

АНДРЕЙ: Опять приснилось чего?

ЛЮБА: Мать сказала. Бойтесь черных людей, что живут убийством.

КАБАН: Может, она про спецназ? Про «Альфу» или там «Рысь» какую-нибудь?

ГИТЛЕР: Позвонить ей нельзя? Пусть подматывает кишкотуру и валит, а мы подхватим где-нибудь по дороге.

ЛЮБА: Она сама не уйдет.

АНДРЕЙ: Почему?

ЛЮБА: Там место особое. Когда дом покупали, долго искали. Она со двора не любит выходить, не сможет сама уйти, сила не выпустит. Дойдет до вокзала и вернется.

АНДРЕЙ: Совсем чудеса. А она в себе, мать-то?

ЛЮБА: По вашему – не совсем, а по-настоящему – в себе, еще как.

* * *

Палата Дыбенко.

Милиционеры ужинают, Дыбенко спит.

Милиционер режет хлеб отобранным у Султана ножом.

Внезапно он одергивает руку и кричит от боли, хлещет кровь, нож падает на пол.

Крупным планом – отрезанная фаланга пальца, с ногтем, хлеб заливается кровью.

Нож на полу, в крови.

* * *

«Газель».

АНДРЕЙ: Ладно, заберем, не плачь, Любка. Там, может, и отсидимся, в области. В Вязниках у меня кент был когда-то. Может, в деревне какой-нибудь или на даче, там срубы в лесу, зимой пустуют.

ГИТЛЕР: Сколько сидеть?

АНДРЕЙ: Я бы до весны, а вы – как хотите.

КАБАН: Правильно, зиму пересидим, а потом по одному разбежимся.

АНДРЕЙ (Любе): Набери ей со свежего мобильника, только выбрось потом.

Люба достает коробку из-под печенья, полную дешевых мобильников. Вставляет в один из них карточку, активизирует, набирает номер.

ЛЮБА: Мама! Мама, все плохо, бежать надо… Мама, они ругаются, когда я с тобой на нашем говорю… Я виновата… Прости… Мама, ты можешь уйти? Мама, закройся дома, не открывай никому. Мы приедем. Скоро, завтра. Мамочка, прости (плачет)…

Люба заканчивает разговор, вынимает батарею из телефона и выбрасывает телефон в окно.

* * *

Ресторан, много народа, шумно, за столиком молодой человек, кавказец, к нему подсаживается такой же молодой человек, русский.

На столе графин с водкой, закуска, минеральная вода.

РУССКИЙ (утвердительно): Нухит.

КАВКАЗЕЦ: Откуда знаешь?

РУССКИЙ (показывает телефон): И вот в профиль.

КАВКАЗЕЦ: Ясно.

РУССКИЙ (наливает в рюмки водку, громко, весело): Ну, за встречу!

Выпивают, Русский наливает еще.

Телефон я оставлю. Там записи по звонкам с телефона телки, отдельным файлом. И еще один файл – локализация. Точность небольшая, десять метров. Теперь запоминай. Сегодня отработали место, где ее телефон больше всего наследил. Это жилой дом, в Москве, скорее всего, там у них база. Понимаешь?

КАВКАЗЕЦ: Говори. Что не пойму, я так передам, там поймут.

РУССКИЙ: За взаимопонимание!

Выпивают.

Так вот. Три квартиры заперты. Тридцать седьмая, сорок вторая и пятидесятая. Хозяева за городом живут, пока не нашли их. Санкции ломать нет. Завтра найдем хозяев или санкцию получим. Сегодня ночью зайдите в каждую, наружка наша, будет в курсе. Предполагается, что там может быть Лабунский, бывший водитель погибшего Савелюшкина. Знает он много, в том числе и про эту телку. Надо его расспросить, а сам он – чтобы помалкивал. Телка должна к вам попасть, а не к нам. Мы свое делаем, но в некоторых местах вас вперед пропускать будем. Или после нас пойдете, если у нас методов воздействия на очевидцев и прочих не хватит. И еще – передали, чтобы без лишнего. Понимаешь?

КАВКАЗЕЦ: Нет.

РУССКИЙ: Если мы завтра с понятыми войдем в квартиру, а там труп найдем, свежий, это лишнее. Закончится наша дружба и начнется работа. Вас первых и отработаем.

КАВКАЗЕЦ: Запугиваешь зачем-то…

РУССКИЙ (наливает в рюмки): Да не пугаю я тебя, просто передаю, что сказали.

КАВКАЗЕЦ: За дружбу!

Выпивают.

РУССКИЙ (встает, громко): Я сейчас, Або, одну секунду. Звони пока подружкам!

Русский оставляет на столе телефон и уходит.

* * *

Подъезд, ночь.

Три человека открывают дверь квартиры, где жили герои. Двое входят, в руках у них пистолеты с глушителями, один остается в подъезде.

* * *

Квартира, ночь.

Двое передвигаются по комнатам бесшумно, заходят в комнату, где лежит привязанный к батарее Саша.

Осмотрев всю квартиру, один из взломщиков, Кавказец, приседает у головы Саши на корточки.

Во рту у Саши тряпичный кляп. Неизвестный вытаскивает кляп.

КАВКАЗЕЦ: Живой?

САША (хрипло, слабым голосом): Да.

КАВКАЗЕЦ: Ты кто?