уехавшим невольную каку. Вообще, демократам «совкового» разлива, всегда очень нравилось в разговорах, «опускать» свою страну, превознося при этом до небес импортные «общечеловеческие ценности». Но тут вышел косяк. Перестарались. Просто получилось так, что от огромного ума, те, прорвавшиеся в политику, перенесли свои кухонные разговоры, на иной уровень. И мир вздрогнул...
У каждой страны, помимо военных и государственных, есть такие секреты, которые она, ни под каким видом, никогда не придаст гласности. И это считается нормальным. То есть, считается нормальным во всём мире, но только не у нас. Диссиденствующие интеллигенты, дорвавшись до власти, стали с улюлюканьем трясти грязным бельём, завывая при этом от восторга и ощущения собственной крутизны. Запад, от ТАКОГО подхода к политике, слегка обалдел, но потом, быстренько сориентировался. Ведь если противник дурак и сам даёт ТАКИЕ карты в руки, то отказываться просто грех. И пошло-поехало...
Подобная «тряска», ударила не только по престижу страны, но и по уехавшим эмигрантам. Те, которые нормальные, сцепили зубы и продолжали работать, а вот разные мелкие «учителя»... Им внезапно открылась горькая правда, что их совковая распальцовка, на западе постепенно стала не модной. Да и о России, иностранцы начали говорить пренебрежительно и с презрением, как о банановой республике. В принципе, говорили по праву — новые правители страны, для этого сделали всё. Но весь фокус в том, что и к самим эмигрантам отношение изменилось! А это было очень обидно — ведь они же самые лучшие, самые демократичные «сливки общества», помогающие всему миру учить отсталую «Рашку» жизни, а с ними так несправедливо поступают, передвинув со второго, даже не на третье, а на тридцать третье место!
А обидней всего, было от осознания той мысли, что оказывается, покинутая ими страна, обеспечивала уехавшим мощнейший тыл и сама принадлежность, хоть и в прошлом, к грозному и сильному СССР внушала окружающим уважение. А теперь уважения не осталось и фраза — «Я эмигрант из России» перестала быть пропуском в мир мечтаний и даже наоборот — низводила до состояния изгоя.
Осознавших это «учителей», начало переть, как сейчас Бляхина. Во всех своих неудачах и промахах они стали обвинять... Россию. Мол, потому, что там народ тупой да ленивый, эта «окраина Европы» и упала в глубокую дупу, подорвав тем самым их личное благосостояние. И чем хуже становилось это благосостояние, тем сильнее они ненавидели оставшийся в России народ, считая его виновным во всех своих неудачах. Логика в этом, конечно напрочь отсутствовала, но кто и когда видел хоть зачатки логики в рассуждениях этих доморощенных диссидентов-демократов?
Вот и Бляхин, сначала тоже мне втирал про грандиозные планы Петра Краснова по реформации, как он выразился, «России-матушки». Но потом, после моих реплик, постепенно потерял связь с реальностью и завёлся не по-детски. В конце концов, мне его брызги надоели и я, рыкнув, задал провокационный вопрос:
— Послушайте, Блядин, а вы что, из дворян?
«Язык» на полуслове заткнулся и несколько секунд недоуменно смотрел на меня. А потом до него стало доходить, что он сейчас наговорил. Побледнев, бывший преподаватель словесности, даже не возмутился на переделку своей фамилии, и отчаянно замотал головой:
— Нет, нет гражданин капитан! Родители у меня мещане. Дворян, ни в каком колене не было...
— А чего же тогда ты про порку рассуждаешь, как граф, в пятнадцатом поколении?
— А... Эм... Эээ...
Предатель явно не знал куда деться и готов был отрезать свой язык собственноручно. Я же, глядя по-прежнему, с ненавистью, спросил:
— И если ты, гнида, всех людей на конюшнях запороть хочешь, то с кем Россию возрождать собираешься? C подобными тебе? Или с недопоротыми? Но ведь таких и не будет, потому что вы, народ свой ненавидите и хуже немцев себя ведёте. Может про Холодова напомнить, из вашей весёлой шайки? Которого даже фрицы, за излишние зверства судили и шлёпнули?
Бляхин, поняв, что этот так хорошо начавшийся допрос, может закончиться фатально, прижав пухлые руки к груди, ответил:
— Что вы! Холодов садист и получил по заслугам. И даже если бы немцы его не осудили, то мы сами его подвергли обструкции. И народ русский я люблю. Вы мне можете не поверить, но я всегда радел о чаяниях народа. Заботился и поддерживал людей как мог. И с врагами его боролся, по мере сил. Вот, например, в сороковом году, к нам методист один из Минска приезжал и в нашей школе нововведение хотел устроить, не прислушавшись к мнению преподавательского состава. Явно антинародное нововведение. Я тогда не только против него на собрании выступил, но ещё послал сигнал в районное управление НКВД. Там тоже, признали задумку этого методиста вредительской и даже выяснили, что он скрывал в анкете своё прошлое. Представляете, этот человек при царе, в Томском университете преподавал и после революции, с Колчаком дела имел! А я, проявив бдительность и заботу о народе, вывел его на чистую воду!
Я, слушая последнюю тираду пропагандиста, полностью охренел. Блин, может он просто с катушек съехал, от резкой перемены в жизни? Ведь ещё вчера кофе с друзьями-фрицами вкушал, а сегодня его русские особисты трясут, вот и потекли нежные интеллигентские мозги? Ну не может нормальный человек, с жаром говорить сначала одно, а через две минуты прямо противоположное, да при этом ещё и в стукачестве признаваться? Хотя с другой стороны... та же Новодворская, покруче фортели выкидывала. Вспомнив жабоподобную «московскую девственницу», только потряс головой. Нет, этот пример, какой-то неудачный. Не зря ведь её в психушке держали... Но может этот Бляхин, мужской вариант Новодворской? Такой же прибабахнутый на всю голову, пациент психбольницы? Только ведь у немцев с этим строго — ненормальных они комиссуют. А тем более этот, вообще — пропагандист... Вдруг он на людей бросаться начнёт, прямо посередине своей пламенной речи — конфуз однако получится...
РОАвец не мигая смотрел на меня, жадно пытаясь увидеть на лице советского капитана, решение своей дальнейшей судьбы, а я вдруг понял — никакой он не псих! Просто падаль, типа Ковалёва, который в Грозном, солдатам-новобранцам кричал — «Русские, сдавайтесь!» И всё он прекрасно соображает, только вот в спеси своей, его иногда заносит — видно просто переключиться не успел. Но позже, наверняка переключится. Подобные ему, как черви — хоть пополам режь, а всегда приспособятся и выживут. Не зря же он мне сейчас, про методиста вспомнил. Наверняка, на следующем допросе этот Бляхин, уже будет рассказывать о своём активном сотрудничестве с нашими органами, перед войной. А через неделю, всем будет говорить, что к РОАвцам попал, желая разложить их армию изнутри и возмущаться, почему его ещё за это орденом не наградили. И позже, в лагере, обладая хорошо подвешенным языком, всем будет трепать, что его, героя-разведчика, несправедливо осудил кровавый Сталинский суд. А когда война кончится, и пройдут годы, в конце концов, добьётся своей полной реабилитации, но так как натуру не переделаешь, заделается ярым диссидентом и будет людей, своей поганой философией дальше травить.
Отбросив желание пристрелить эту сволочь сразу, я, достав лист бумаги и чернильную ручку, стал писать приказ. Мда, редко приходится пользоваться привилегиями личного порученца Верховного, но сейчас это именно тот случай, когда ими воспользоваться надо. Нет, стрелять пропагандиста я не буду. Во-первых, это как жирного таракана голой рукой раздавить, а во-вторых, пуля в башку, для подобного типа — слишком гуманно. И в лагерь он, разумеется, не пойдёт. Там эта гнида, будет иметь огромный шанс выжить.
Именно поэтому, я, своей властью направлял предателя, Бляхина Ипполита Аристарховича, в тридцать вторую отдельную штрафную роту. Через две недели, эти штрафники, в ходе нашего будущего наступления, будут в первых рядах атаковать Штельский укрепрайон. А мужики, в тридцать второй, суровые и ни сбежать, ни закосить этот Блядин не будет иметь никакой возможности. Так что, попрёт на укрепления своих бывших хозяев, как миленький. А там и посмотрим, насколько бог справедлив...
Написав, помимо приказа ещё и записку для ротного «тридцать два», я, вызвав охрану, передал им пропагандиста, а сам, закурив, уставился в окно. Нет, ну надо же, какой привет из будущего мне достался. Попадавшиеся до этого РОАвцы, шли служить немцам по разным причинам. Кто жизнь спасая, кто власть ненавидя, кто, просто желая сытой и довольной жизни после немецкой победы. Только все они, предварительно попадали в плен и лишь потом, становились изменниками. Но вот гражданского человека, добровольно пришедшего в эту армию предателей, я ещё не встречал. Так что теперь, пообщавшись с пропагандистом, ощущал себя, как после просмотра новостей НТВ, разлива середины девяностых годов.
Блин! Откуда вообще, эта сволочь выползла? Я теперь даже жалел, что Бляхин ко мне попал. Во всяком случае, допрашивая фрицев, такой гадливой брезгливости, никогда не чувствовал. А сейчас
