рванул к окну.
— Не подходить! Стрелять я буду! — закричал он. — Плохо будет!
— Ах ты, сука раскосая! — завопили в толпе. — Ружьем пугать вздумал!
— Опусти ружье, Сурик, — хмуро сказал Денис и покачал головой. — Опусти ружье.
Тем временем задние, которые еще не поняли, в чем дело, но уже решили, что пора кончать с этим балаганом, начали напирать на передних. Толпа взволнованно загудела, подкатывая к самым дверям дома. Мансур закричал что-то по-таджикски и выстрелил в воздух. Но выстрел произвел обратный эффект. Секундное замешательство сменилось злой активностью.
— Вот сука! Штурмом берем, ребята! — пробасил Беда и побежал к двери, потянув за собой, как на веревке, остальных.
Обескураженный нулевым эффектом от выстрела, Мансур рванул к шкафу за патронами, но руки его тряслись и не слушались. А дверь под напором кулаков и плеч начала трещать.
На шум из дальней комнаты с криком выбежала Додар. Но едва Мансур успел крикнуть ей, чтоб она спряталась, дверь поддалась и рухнула. В ту же секунду в комнату ввалились, а точнее вкатились, сразу несколько большеущерцев.
Мансур отпрыгнул от шкафа и теперь стоял посреди комнаты ни жив ни мертв — на смуглом лбу бисером блестел пот. Пальцы ерзали по скользкому от влажных ладоней прикладу. Дуло напряженно подрагивало. Ружье было не заряжено, но об этом знал только он. Оставалось надеяться, что оно своим грозным видом сможет что-то изменить.
Но то была пустая надежда.
Ворвавшаяся толпа быстро повалила его на пол. Ружье без труда вырвали. А затем приступили к делу.
Били Мансура жестоко. Ногами по ребрам, прикладом ружья по голове, потом стулом, цветочным горшком, бутылками, вазой для фруктов (застучали об пол рассыпавшиеся яблоки) и всем, что попадалось под руку. Мансур лежал на ковре в центре комнаты, скрючившись, прижимая колени к животу и прикрывая руками голову от ударов. Время от времени он вскрикивал, но как-то резко и глухо, словно не сам он издавал этот крик, а только позволял выбиваемому из легких воздуху выходить через открытый рот. Пару раз он попытался встать, отмахнуться, отбиться, прорваться через густую изгородь мелькающих ног и рук, но это только раззадоривало избивающих, и он оставил всякие попытки сопротивления. Уже расползалась вокруг головы Мансура неровным полукругом липкая лужа крови, образуя багровый нимб. Уже хлюпал под ногами мягкий ворс ковра. Уже окончательно обмякло его тело, и опустились ладонями вверх защищавшие голову руки.
Забившаяся под лавку Додар испуганно наблюдала за обезумевшей толпой, помня, что выходить и бросаться на помощь ни в коем случае нельзя. Этому ее научил отец еще в Москве, после того, как его избили милиционеры, которые, по счастью, не обратили внимания на испуганный комок, вжавшийся в тень ближайшего подъезда. И в этот раз, похоже, ее никто не заметил. Постепенно избивающие устали. Болели костяшки пальцев и кисти рук, кровью были забрызганы брюки и ботинки. Мансур больше не сопротивлялся, а это уже было не так интересно. Кто-то побежал внутрь дома, но, вернувшись, сказал, что Пахомова там нет. Кто-то проверил подвал и спальню. Тот же результат. Толпа, опьяненная очередной неудачей, перевела дух и постепенно начала выкатываться на улицу. Посреди комнаты в луже крови лежал Мансур, под лавкой дрожа и вытирая ладошками набухшие от слез глаза, сидела Додар. Выходящий последним Степан обернулся и вдруг заметил ее. Он поднял одно из рассыпавшихся яблок, вытер его об рубашку и подошел к лавке. Затем сел на корточки и протянул Додар яблоко.
— Хочешь? — спросил он, улыбнувшись-оскалившись. Додар испуганно взяла яблоко и прижала к его груди, неотрывно глядя на незнакомца.
Потом быстро взглянула на Мансура и, всхлипнув, показала на него пальчиком.
— А что с папой?
Незнакомец загадочно крякнул, встал в полный рост и выбежал вслед за остальными.
У Бузунько Антон пробыл недолго. Разговор о том, что Пахомов выбывает из игры был колючим и оставил в душе каждого неприятный осадок. Сначала майор обвинял Пахомова, потом Пахомов майора. При этом обе стороны пытались сохранить максимальный политес. «Я не считаю нужным оправдываться», — оправдывался Антон. «А я на тебя зла не держу», — злился Бузунько. В общем, на прощание руки друг другу не подали — каждый считал себя правым.
Тем не менее, выйдя на улицу, Антон почувствовал какое-то облегчение, как всегда после даже самого неприятного разговора. К тому же разговор этот с майором был, видимо, последним — послезавтра Пахомов уезжал.
Теперь его путь лежал в библиотеку. С коротким заходом к Мансуру.
По дороге он снова отметил странное опустение. «Все торчат у дома Серикова, лясы точат», — подумал он. И усмехнувшись, задумчиво добавил вслух:
— Главное, чтоб не зубы.
Шагал Антон почему-то торопливо, словно боялся куда-то опоздать, и минут через десять очутился у дома Мансура. Первое, что бросилось в глаза — это натоптанный снег у калитки и несчетное количество окурков и пустых бутылок. Затем зияющая, как выбитый передний зуб, пустота вместо входной двери и разбитое окно.
Тут уже было не до предчувствий. Антон влетел на крыльцо, а затем в дом. В темноте не разобрался, тут же споткнулся обо что-то, похожее на мешок с песком, мягкое и большое, и опрокинулся всем телом на ковер. Руки заскользили по чему-то липкому. Чертыхнувшись, Антон поднялся и нащупал настенный выключатель. В глаза брызнул электрический свет. Посредине комнаты лежало безжизненное тело Мансура. Голова представляла собой сплошную кровавую кашу, ноги были неестественно выгнуты, руки разметались в разные стороны. В двух шагах от него сидела испуганная Додар.
Пахомов почувствовал во рту обжигающий вкус кислой рвоты, но силой воли загнал внутрь поднявшийся в горле ком.
Затем посмотрел на свои руки — они были перемазаны кровью. «Черт! Черт!» — забормотал он как в бреду и, делая глубокий вдох-выдох, подбежал к рукомойнику. Там он сполоснул руки и, не найдя полотенца, вытер их об штаны. Затем вернулся к Додар.
— Это я, Антон, — хрипло сказал он, присаживаясь на корточки и стараясь не смотреть в сторону Мансура. — Не бойся.
Додар сидела неподвижно, но тело ее сотрясала мелкая дрожь. Рукой она сжимала яблоко. Антон попытался вынуть его из побелевших от напряжения пальцев, но Додар, кажется, уже не могла их разжать.
— Отпусти яблоко, — сказал он ласково и стал палец за пальцем медленно раскрывать ее окаменевшую ладошку, пока яблоко не упало с гулким стуком на пол. Антон аккуратно подхватил застывшую девочку под мышки и лихорадочно оглянулся. Вокруг все было разбито, опрокинуто, перевернуто. В углу валялось охотничье ружье Мансура. Пахомов сошел с ковра и опустил на островок деревянных половиц Додар. Затем взял угол ковра и резким движением набросил его на тело Мансура.
В этот момент неожиданно заскрипело крыльцо.
— Кто там? — крикнул Антон, прикрыв собой Додар.
На пороге стоял Поребриков.
— Я извиняюсь. Чего это здесь? Антон облегченно вздохнул.
— А мне откуда знать? Сам видишь, все верх дном. Черт! Черт!
Антон затрясся от загнанного внутрь напряжения.
Затем развернулся к Додар.
— Додар, скажи, кто это был. Кто здесь был?
Додар, испуганно вертя головой, ответила:
— Люди.
— Какие люди, Додар? Что за люди?
— Много людей. Все кричали.
— Почему кричали?
