трудно их в зубах таскать.
Положили мы портфели и расползлись — я в одну сторону, Ява в другую.
Ползу и смотрю. Хоть и говорил я, что это очень просто, по квадратам, но, оказывается, не очень просто. Если голову у самой земли держать — то ещё немного видно эти квадраты-ряды, а если подымешь голову — никаких тебе квадратов, сплошные листья. Не будешь же всё время щекой о землю тереться.
Ползал я, ползал и прямо, и зигзагами, колени уже все ободрал — колышков нет.
— Ява-а! — кричу.
— Ау! — издалека отзывается.
— Давай, — кричу, — назад!
— Давай!
Пополз я назад. Показалось мне, что назад полз я значительно дольше, чем вперёд. Уже давно должен был бы я встретиться с Явой, а его всё не видно. И не слышно даже.
— Ява! — зову наконец.
— Ау! — слышится где-то далеко справа.
— Ява! — кричу я. — Куда ты пополз, чтоб тебе! Не туда ты ползёшь.
— Это ты, — кричит он, — это ты не туда ползёшь! Я ползу правильно.
— Да ну тебя! Ползи сюда.
— Это ты сюда ползи!
Вот так, перекликаясь, мы начали подползать друг к другу. Долго подползали. Наконец подползли. Оба злые.
— Ну, — спрашиваю, — нашёл?
— «Нашёл, нашёл»! — передразнивает он. — Если бы я нашёл, разве я полз бы к тебе? Я бы тебя звал!
— Ну, — говорю, — хватит. Мне твоё мичуринство надоело. Я пошёл домой. Я есть хочу. Где мой портфель?
— Там, где ты его положил.
Лёг я на землю, стал осматриваться. Пыли наглотался, а портфеля не вижу.
— Это ты, — говорю, — ты виноват. Пополз куда-то. Из-за тебя мы портфели потеряли. Попробуй их теперь найти в таких джунглях.
— Это не я, это ты, как слепой щенок, пополз по-дурацки и всё запутал.
— Ну ладно, — говорю, — ссориться потом будем, давай сначала портфели найдём.
Поползли мы искать портфели.
Теперь двигались вместе, я даже для верности держался за Явину штанину.
Через полчаса мы поняли, что найти портфели в этом дремучем кукурузном лесу не легче, чем те колышки. Колени жгло огнём. И когда мы наконец поднялись, то чуть не упали — ноги онемели и подгибались, не хотели нас держать.
— Ява, — сказал я, — давай плюнем на портфели и пойдём домой. Пообедаем, а тогда придём за портфелями. А то я так есть хочу, что даже голова не работает. Какое-то гууу-гууу в голове, и больше ничего.
— Давай, — сразу согласился Ява, — а то у меня тоже живот к хребту присох. Это, наверное, потому мы и найти не можем, что голодные. А вот пообедаем, так сразу и портфели найдём, и колышки тоже. Пошли.
И Ява бодро рванулся вперёд. Я за ним. Несмотря на боль в коленях, мы шли очень быстро, почти бежали. Кукурузные листья били нас по щекам, царапали руки. Но мы не обращали внимания. Мы хотели есть.
Идти становилось всё труднее.
— Ява, — сказал я, тяжело дыша, — что-то мы очень долго идём. Ява молчал.
— Ява, — сказал я, дыша ещё тяжелее, — где дорога? Ява молчал.
— Ява, — крикнул я, почти задыхаясь, — мы не туда идём! Ява остановился:
— А куда? Ты знаешь куда?
— Нет, — говорю я, едва держась на ногах, — это ты меня сюда завёл, ты и выводи!
Ява бессильно опустился на землю.
— Я бы вывел, — сказал он, переводя дух, и лёг навзничь. — Я бы вывел, если бы ты не запутал меня. А теперь я не знаю.
— Чего ты не знаешь? Чего ты не знаешь, диверсант?
— Не знаю, куда идти. Вот что. Тут поле ого-го на сколько километров тянется. Если не туда пойти, можно два дня идти и не выйдешь. Совсем заблудиться можно.
— Что-о! Что ты мелешь? Кукуруза — не лес и не плавни, в кукурузе нельзя заблудиться. Вставай и выводи меня сейчас же! Я есть хочу. Слышишь? Я хочу есть!
— Так и выходи сам, раз считаешь, что нельзя заблудиться.
— Что — сам? Что — сам? Это же твоя мать кукурузовод. А моя мать доярка. Из коровника я тебя с закрытыми глазами выведу.
— Дай отдохнуть немного. Распустил нюни. А ещё лётчиком хочешь быть! Какой ты лётчик! Слюнтяй ты! Мамалыга[4] ты недоваренная. Знал бы твой тёзка, космонавт Попович, что у него такой земляк… Э! Только имя хорошее портишь.
Наверное, мы бы подрались, если бы не усталость и не отчаянное положение. Мы не имели права тратить силы и энергию на междоусобную войну.
Вздохнув, я лёг рядом с Явой. И тут у меня возникла идея.
— Ява, — говорю, — а что, если влезть и посмотреть, куда идти!
— Влезть? Что это тебе — дерево? Это же кукуруза. Злак. Не слыхал я, чтоб люди на злаки лазили.
— Ну так что, — говорю. — Видишь, какое крепкое. Как бамбук! Может, и выдержит.
— Ну так лезь.
— Нет, ты лезь. Ты легче — у тебя штаны короче и пуговиц меньше. А я подсажу.
Ява вначале не хотел. Наверное, ему досадно было, что это не он придумал. Он привык, что все идеи принадлежат ему. Потом махнул рукой:
— Ну, давай попробуем.
Мы выбрали наиболее высокую и толстую кукурузину, я прислонился к ней спиной, сплёл пальцы рук, чтоб держать Яву, когда он на них ногой станет, и сказал:
— Ты больше на меня опирайся, а за кукурузу только держись.
— Ладно-ладно, — сказал Ява и, кряхтя, стал вскарабкиваться на меня. Вот уже коленом на плечо стал, опёрся руками о голову…
Ой! Ботинком по носу зацепил. Но я пока что молчу, терплю… Ботинок вдавливается мне в плечо, каблуком ключицу мне проламывает. Я начинаю шататься, колени дрожат, подгибаются, подгибаются…
— Ява, — кричу, — скорее смотри, я падаю!
И… что-то затрещало, зашумело, завизжало — словно бомба в кукурузу ударила.
Я лежу, зарывшись носом в землю. Во рту песок, в ушах песок. Отфыркиваюсь, отплёвываюсь, протираю глаза и кричу:
— Ява, где ты? Ты живой?
— Жи… апчхи… вой. — И из кучи поломанной кукурузы высовывается Явина голова.
— Ну что, — спрашиваю, — видел?
— Ничего, — говорит, — я не видел. Сплошные метёлки перед носом. Ява вздохнул.
Я посмотрел на небо.
«Смехота, — подумал я. — Космонавты летают в бескрайнем небе, среди звёзд, за сотни километров от земли, и ничего. А мы в кукурузе пропадаем».
— Ява! — подхватился я. — Это ерунда какая-то. Этого не может быть, потому что это невозможно. Ещё никто в мире ни разу не заблудился в кукурузе. Мы просто пошли, не в ту сторону. Я хорошо помню, что, когда мы шли, солнце было нам в спину. Пошли назад.
Сперва Ява недоверчиво смотрел на меня. Но я говорил, наверное, так убеждённо, что он поднялся.
