подростков, удивлённо пяливших глаза на огромного незнакомца. Всю утреннюю зорю маленькое стадо паслось вместе с ним, а когда Хоба решил, что пора на отдых и пошёл березняком на продуваемый холм, где чернели низкие кусты рододендрона, стадо тоже потянулось за ним, бессловесно признав Хоба за своего главного. Неожиданное положение.
Однако он не мог не понять, что в стаде ему спокойней и как-то веселей. Ум хорошо, а пять лучше. Все отдыхали, и все были настороже. Когда в километре от них слишком уж подозрительно закачались ветки буковой поросли, Хоба поднялся, и все поднялись, чтобы следовать за ним в более удалённое от коварной рыси место. И когда солнце уходило за отроги далёких хребтов, все стадо так же единодушно последовало за вожаком к солонцам, а потом поднялось ещё выше, на вечернюю кормёжку.
Лишь через трое суток, встретившись с маленьким стадом ланок, Хоба недвусмысленно дал понять своим новым друзьям, что желает остаться с этими ланками и покорнейше просит рогачей удалиться. При этом он пробежался туда-сюда на виду у сверстников и помахал своей огромной короной вверх и вниз, что означало уже не только просьбу, но и приказ. Рогачи удалились без обиды и горечи. Время осенних битв ещё не подошло, ярость не созрела.
Ланки не слишком обрадовались, они были заняты своими оленятами, и Хоба остался как бы незамеченным. Он расхаживал неподалёку, отдыхал в сторонке, но из виду своё новое стадо не упускал. А если какой-нибудь малыш приближался очень близко, чтобы выяснить, не хочет ли этот рогатый дядечка поиграть с ним, Хоба просто отворачивался, и морда его выражала усталое равнодушие, даже некоторое презрение.
Равнодушие к ланкам и оленятам на поверку оказалось деланным, искусственным.
К ночи, насытившись и обмакнув носы в минерализованный ручеёк, ланки побрели было вниз, где стояли пышнокронные буки, но вдруг все разом повернулись и тревожно помчались вверх по склону, то и дело оглядываясь на оленят, которые прытко бежали у самых ног своих мамок. Хоба до этого как-то очень лениво плёлся за стадом, но когда возникла тревога, он пропустил мимо себя бегущих ланок и словно врос в землю. Мускулы его напряглись, ноздри широко раскрылись, а в глазах вспыхнул яростный огонь битвы.
Из леса, распластавшись длинным телом, вынесся один, потом второй волк. Они едва виднелись в высокой траве, но цель хищников была ясна: мчались за стадом. И вот тогда Хоба доказал, на что способен вожак.
Высокими прыжками он за одну минуту настиг ближнего волка и, резко подпрыгнув, сбычил рога. Как ни собран волк, распалённый погоней, он все-таки не успел вовремя повернуться к оленю клыкастой пастью, он просто не ожидал нападения и в следующую секунду, отброшенный ударом рогов, оказался в воздухе и покатился по скользкой траве. Хоба бросился за ним, тяжёлые копыта готовы были растоптать ошеломлённого и раненого хищника, но второй волк, матёрый самец, уже мчался на оленя, и Хоба, теперь сам защищаясь, встретил его грозно склонёнными рогами. Волк не достал в прыжке до шеи оленя, не увернулся, послышался удар о мягкое, и боевой надглазный рог пропорол отчаянному хищнику бок. Кровь брызнула на траву, раненый волк покатился через голову. Хоба бросился за ним, но серое тело проворно скользнуло под куст боярышника, мелькнуло в березняке раз, второй и исчезло.
В темноте, слегка успокоившись, он побежал по следам своего стада. Испуганные ланки нашлись не сразу. Они успели пересечь глубокий распадок и забрались в скальный район, где теперь стояли, нервно прислушиваясь к звукам и шорохам ночи. Появление вожака успокоило их. Запахи сказали оленю, что все стадо в сборе. Он потоптался на месте, обошёл вокруг лагеря и, убедившись, что больше ничего не грозит стаду, улёгся метрах в двадцати от ланок на траву, уже сверкавшую жемчужной росой.
Тихо. Хоба задремал. Невдалеке то ли спросонья, то ли жалуясь на холодную и голодную ночь, тоскливо и резко закричала сова-неясыть. Её долгое «а-а-эй, э-э-эй», словно крик человека о помощи, заставил рогача насторожиться. Он открыл глаза, минуту-другую вслушивался, редко и глубоко вздыхал и опять уснул. Спал он почти до самой зари, затем лениво поднялся. Расставил ноги, прогнул спину, судорожно зевнул и пошёл наверх, сбивая высокими ногами обильную, щекочущую росу, которая замочила его тёплый живот и бока.
Час кормёжки прошёл спокойно. Олени все более лениво стригли сладкую траву, все более привередливо выискивали самые нежные листочки пырея и тимофеевки, все чаще отдыхали, задумчиво оглядывая пространство. Сыты. И значит, пора на покой.
Хоба пошёл к солонцу. Стадо энергично топало за ним. Иметь такого защитника и вожака очень приятно. На перепаде довольно крутого склона перед оленятами заблестело болотце. Из расщелины в каменной стене сочилась вода. Она окрасила камни в темно-бурый цвет. Железистая вода, сказали бы люди. Хоба вошёл в болотце, замутил копытами воду и с удовольствием стал цедить её через зубы. Ланки расположились по всему берегу болотца и тоже пили солоноватую воду. Оленята баловались, били копытами по луже, вздрагивали от холодных брызг.
Отяжелев, стадо покинуло источник, сбилось в кучу, оленухи понежничали с ланчуками, облизали их мордочки, нежную и без того чистую шёрстку. Ждали, куда поведёт вожак. Он не торопился, стоял по колена в воде и не без интереса рассматривал в осветлённом озерце своё изображение на фоне голубого неба с редкими кучевыми облаками. В воде довольно ясно рисовалась его голова с блестящими тёмными глазами и огромные рога с белыми, будто только этим утром отточенными концами. Вода лежала недвижно, в зеркале её ещё отражалась крутая каменная стена за болотцем и небольшой куст берёзки на самом верху. Неожиданно и безмолвно рядом с зелёным кустом там вдруг возникла крупная медвежья голова. Свесившись, зверь с понятным интересом смотрел вниз, на оленье стадо, и, кроме любопытства, в жёлтых глазах медведя уже загорался охотничий азарт. Вот так встреча!..
Меланхолическое настроение, владевшее вожаком, исчезло не сразу. Заметив отражение медвежьей головы в воде, Хоба несколько секунд наблюдал за ним совершенно спокойно, потому что это была всего- навсего картинка, а не реальный облик, который должен непременно обладать ещё запахом и звуком движения. Олень очнулся, когда его стадо буквально пырснуло от солонца и в паническом ужасе помчалось вниз, подальше от опасного соседства. Лишь тогда он догадался поднять голову.
Взгляды их встретились.
Медведь удивился, когда рогач внизу, не проявив особого страха, просто вышел из болотца, ещё раз посмотрел на одноухую бурую морду и шагом, представьте, шагом пошёл по лугу прочь от солонца, лишь изредка останавливаясь, чтобы посмотреть, где медведь и что он намерен делать.
Собственно, не только старое, к чему-то обязывающее знакомство побудило рогача проявить такое незаурядное бесстрашие. Он не боялся медведя и по другой причине: крутая высокая стена не позволит Одноухому быстро сократить расстояние, как бы он ни старался. Спрыгнуть побоится. А чтобы сблизиться, медведь должен сделать немалый крюк. За это время олень пять раз успеет скрыться в густом кустарнике.
И тем не менее Хоба благоразумно не пошёл за своим стадом, не стоит водить за собой хищника к ланкам. Хоть и знакомый, но мало ли что… Лучше податься в сторону, пока не отстанет.
Весь этот день Хоба странствовал, а не отдыхал. В сотне шагов от себя он ощущал присутствие медведя, не убегал, но и не давал ему приблизиться. Так они и бродили на границе леса и луга как привязанные, пока кривые пути-дороги не завели оленя в ловушку.
Ну кто мог предвидеть, что в этом узеньком каменном коридоре из сланцевых скал пурпурная кавказская гадюка, редкостная ядовитая змея, устроит свой дом, который сама же бдительно охраняет!
Хоба почти наступил на неё, и когда из густой и жёсткой травы-щучки поднялась плоская голова, он не без содрогания отпрянул назад. Пурпурное тело очень крупной рассерженной змеи поднялось на добрый метр от земли. Рядом с этой гадюкой заскользили ещё две или три. Они шипели, и звук из раскрытых пастей с быстро двигающимся язычком отражался от скал и усиливался, наводя на оленя смертный ужас. Никогда ещё Хоба так близко не видел этих холодных тварей. Он боялся их. Круглые глаза змей гипнотизировали. Хоба медленно отступил, пятясь задом, в то же время оценивая возможность скачка вперёд или даже на стену. Увы, ноги его дрожали, красные ленты гадюк, извиваясь, наползали на него. Куда бежать и как бежать?..
Сзади осязаемо накатывался запах медведя. Одноухий шёл следом по каменному коридору. Ловушка готова захлопнуться.
Лобик ещё издали почувствовал неладное. Почти в ту же минуту он увидел перед собой какое-то съёжившееся, словно укороченное тело оленя. Хоба пятился, приближаясь.
