способен перейти на положение бродяги. Не тот человек.
Сопутствуемый добрыми пожеланиями матери, Александр Егорович с полной экипировкой ушёл в горы.
Виталий Капустин несколько дней метался между Адлером и Жёлтой Поляной.
Он обошёл всех руководителей района, упрашивал, доказывал, вызывал жалость или сострадание. По три-четыре раза связывался с Москвой, Ленинградом, обзванивал друзей, знакомых, все ещё надеясь на покровительство свыше, хотя его непосредственный начальник Пахтан в глубоком раздражении вскоре уехал из города, считая, не без основания, что отпуск у него испорчен. Но, думал Капустин, если этот бросил его в бедственном положении, потому что видел преступление своими глазами, то другие, находясь вдалеке и под впечатлением его жалостливых рассказов, могут и помочь.
Он не ошибся.
Двое влиятельных знакомых уже звонили в Адлер и просили если не освободить от наказания, то хотя бы позволить Капустину выехать до суда в Москву. Почва для снисхождения была таким образом готова, а вскоре позвонил заместитель Пахтана по науке и сказал, уже официально, что он лично просил старшего специалиста отстрелять одного оленя для осмотра и определения, чем питается животное в период осеннего гона. Он готов, добавил научный руководитель, прислать задним числом написанную лицензию.
В прокуратуре пожали плечами и сочли возможным до суда не задерживать больше Капустина в заповеднике. И сам суд над ним стал некоей проблемой. Все вроде произошло законно.
Получив разрешение на выезд, старший специалист впервые за беспокойную неделю вздохнул с облегчением и начал замечать обыкновенную жизнь вокруг себя. У него оказалось свободное время и тогда он вспомнил о сыне.
Явившись в дом к Никитиным, отец прослезился. Но Ирину Владимировну он слезами не разжалобил, она встретила его насторожённым, суровым взглядом. Она имела право на осуждение. Сколько времени крутится в Поляне и вокруг посёлка, а не нашёл пяти минут, чтобы заглянуть или хотя бы спросить о сыне. Такое женщины не прощают.
Саша-маленький лишь в первую минуту заинтересовался новым для него человеком, да и то с опаской. Он поглядывал на Капустина, на суровое лицо бабушки и старался не отходить от неё. За два года он забыл отца, и теперь требовались не напоминания, не слова, а особая душевная чуткость, чистота помыслов, чтобы вновь расположить к себе маленького человечка и сказать ему, что он его отец. Увы, ни того, ни другого у Капустина не обнаружилось, Саша заскучал и ушёл в другую комнату. Пусть этот дядя посидит и поговорит с бабушкой, если уж ему так этого хочется.
Разговор состоялся. Ирина Владимировна сказала:
— Садитесь. Что вас привело сюда?
Капустин сразу обиделся:
— Разве можно так спрашивать — что привело? К сыну, конечно. Как он поживает, здоров ли? Может, чего надо ему?
— Вы могли узнать об этом две недели назад, когда приехали.
— Был очень занят, ни секунды свободной. Верите ли…
— Верю. А теперь вы не очень заняты?
Он вздохнул и отвёл взгляд.
— Теперь я никто. Безработный, Ирина Владимировна. Мало того, ещё и под следствием. Вот так повернулась жизнь. Все придётся начинать сначала. Как после землетрясения.
Она уже знала подробности, поэтому не удивилась его словам, жёстко сказала:
— Вероятно, вас возьмут на прежнюю работу, если обратитесь к директору турбазы.
— Что?! — Он непритворно удивился. — Какая турбаза?
— Я говорю, что на здешней турбазе всегда есть вакансии инструктора. Если начинать сначала — идите туда, где в своё время работали.
Он засмеялся.
— Только и остаётся! Нет, дорогая Ирина Владимировна, я не пойду на турбазу. Опыт у меня есть, знания, сила, — слава богу. Лишь кончится эта глупая история с судом и следствием… Вы ещё услышите о Виталии Капустине!
Она промолчала. Как ошиблась в нем Танюша! Ведь был такой честный, открытый парень, никто и подумать не смел, что заложены в нем — или привились очень скоро? — такие черты, как себялюбие и карьеризм. Даже теперь, получив удар, способный потрясти любого другого, он ничего не понял и готов начинать все сначала, но в том же духе. Она совсем не удивлена, что Таня разлюбила своего мужа. Вероятно, не раз пыталась исправить в нем плохое. Ирина Владимировна помнит Танины письма с горькой иронией в адрес «запутавшегося». И вот теперь он сам перед ней. Снова запутавшийся. Стоило зайти разговору о личных делах, как у гостя враз просохли глаза, исчезла наигранная душевность, и он уже забыл, зачем пришёл.
— Вчера вечером меня освободили наконец от глупой подписки о невыезде. Был звонок… Словом, неприятность бесследно уплывает, завтра я лечу в Москву и там уж нажму на все педали. Так что местная турбаза не вызывает у меня особой радости, есть работа посерьёзней и получше. — Он вдруг осёкся, его самоуверенный взгляд остановился на беспечно играющем сыне, которого он увидел за стеклянной дверью. Лицо Капустина обмякло. — Совсем забыл отца, совсем, — сказал он, вздохнув от жалости к себе.
— Вернее сказать, совсем забыли вы своего сына, — поправила Ирина Владимировна.
— Если бы вы знали! — вдруг воскликнул он. — Сколько раз просил я Таню, как убеждал, что нельзя разрушать семью!..
— А, бросьте вы! — с грубоватой простотой сказала Никитина. — Семья разрушается, когда нет любви, и тут уж никакие уговоры… Давайте оставим эту тему. Хотите напомнить о себе Саше? Я не против, только, пожалуйста, без сентиментов. Он спокоен и счастлив, а сердце ребёнка легко ранимо.
Повинуясь приказу бабушки, Саша-маленький подошёл к ней и очень серьёзно, исподлобья уставился на Капустина.
— Сашенька, подойди ко мне! — Капустин протянул обе руки.
Саша глубже втиснулся между колен бабушки.
— Ну, иди же, я обниму тебя, — повторил Капустин с едва скрываемой обидой. — Ты что, не хочешь?
— Уходи, — сказал вдруг Саша и упрямо выпятил губы.
— Ты на кого это? На своего папу?
— Уходи, — ещё раз сказал мальчик. Губы его дрогнули. Сейчас заплачет.
Капустин выпрямился на стуле.
— Ну и настроили вы его! Ладно, когда это делает Татьяна… А вы-то, старый человек!..
Ирина Владимировна поднялась, обняла внука, прошла в другую комнату и оставила его там, плотно закрыв дверь.
— Вы не отец ему, Виталий, — горько сказала она. — Все отцовское у вас исчезло. Ни одного тёплого слова. Вы даже конфетку не взяли для Саши. Мальчик забыл вас, понимаете, забыл. И не стоило вам заходить. Я ругаю себя, что позволила вам увидеть его. Знаете, лучше, если вы… прошу вас.
— Да, при таком воспитании… — Он встал, схватил шляпу.
— Воспитание не ваша забота.
— А что же моя забота? Деньги присылать?
— Об этом, вероятно, позаботится суд. Теперь я нисколько не удивляюсь вашей жестокости в лесу. Что там олень!.. Уходите и забудьте наш дом.
Капустин ничего не ответил, только сощурился.
Хлопнула дверь. Так же подчёркнуто громко хлопнула калитка. Ушёл!
Ирина Владимировна глубоко вздохнула и провела ладонями по лицу. Слава богу!
В соседней комнате было очень тихо. Она подошла к двери, через стекло увидела Сашу. Напряжённо вытянувшись, он стоял на стуле, смотрел в окно на удаляющегося отца, и глаза его были полны совсем не детских слез…
