С момента поражения Франции в войне с Пруссией и демонстративного заявления России, что она не считает себя более связанной обязательством Парижского договора в отношении черноморского флота, Высокая Порта сочла нужным коренным образом пересмотреть свою ориентацию.
Россия вновь становилась опасным врагом, и не было больше надежд на французскую поддержку. Кроме того, самодержавию Абдул-Азиса был гораздо родственнее русский абсолютизм, чем европейские конституционные режимы с их «общественным мнением», ради удовлетворения которого Европа от времени до времени напоминала Турции о необходимости проведения демократических реформ.
С приходом ко власти Махмуда Недим-паши эта смена ориентации была полностью осуществлена. Махмуд Недим всячески поощрял в султане стремление к неограниченной власти. Он повторял Абдул-Азису: «государство, нация, словом, все находится в руках падишаха, и он волен во всех своих поступках. Что касается Европы, то она не посмеет вмешиваться в наши внутренние дела. Для нас важнее прислушиваться к мнению наших соседей – русских. С Россией нам надо быть в дружбе».
Ловкий интриган Игнатьев – «вице-султан», как насмешливо окрестили его в дипломатическом корпусе, и «отец лжи», как называли его турки, – стал буквально хозяином в Высокой Порте. Для русского посла были открыты все двери, правительство спешило предупредить каждое его желание. Но Махмуд Недим, понятно, не порывал и с Францией, откуда шли в виде займов необходимые правительству денежные средства. Насквозь прогнивший, давно бы уже рухнувший, если бы он был предоставлен самому себе, деспотический режим подпирался теперь русскими штыками и монументальной колоннадой Парижской биржи. Русские интриги в придунайских и других, подвластных Турции, славянских областях, постоянно угрожали восстанием, за которым должна была последовать интервенция северного соседа. На французское золото содержалась полиция и вооружалась армия, мало пригодная для защиты внешних границ, но зато вполне достаточная для подавления всякого внутреннего революционного движения.
Вся трагедия Турции заключалась в том, что в тот момент, когда внутренние условия ее развития поставили на очередь свержение абсолютизма, появились могучие внешние факторы, поддерживавшие этот режим против нараставшей революционной волны.
Политически близорукий и ослепленный надеждами на высокую карьеру, Зия-паша по своем возвращении в Стамбул не замечал вначале всего этого. Ему казалось, что со смертью Али и Фуада для Турции наступила новая эра. Он был уверен в благоволении к нему султана и нового великого визиря. В первое время он был у него почти своим человеком. Каждый вторник его приглашали на раскошные приемы в загородный дворец Махмуд Недима, где он встречался со всей верхушкой правительства. Из-под его пера в изобилии лились одна за другой хвалебные оды, то в честь падишаха, то в прославление нового главы правительства. Читая эти стихи, можно было думать, что для Оттоманской империи наступил «Золотой век» и что под «мудрым» управлением ожиревшего пьяницы Абдул-Азиса страна переживает исключительное благосостояние.
Но, если льстивые излияния Зии принимались дворцом и правительством не без удовольствия, то практически он не видел от них никаких для себя результатов. Назначение на высокий пост заставляет себя ждать. Падишах, в расположение которого к себе он твердо верил, не хотел его даже видеть. Он не скрывал своей ненависти к человеку, который осмелился бежать за границу и выступать там, хотя и весьма умеренно, против самодержавия.
Была и другая причина этой ненависти. В «Хурриет» Зия, под влиянием взятой младотурками линии, написал ряд статей в защиту старой системы престолонаследия, т. е. передачи трона старшему в роде. Эта система обеспечивала престол Мураду, которого, как мы видели выше, младотурки считали своим.
Абдул-Азис специально избрал великим визирем послушного Махмуд Недима, чтобы провести изменение этой системы, но оно наталкивалось на сопротивление даже среди влиятельных улемов, так как порывало с вековой традицией ислама. Понятно, что Зия, публично выступивший против лелеемых падишахом планов, не мог рассчитывать на симпатии этого последнего.
Расстроенный, переживающий сильные материальные затруднения, Зия осужден был на вынужденную бездеятельность. Пробыв около пяти лет на чужбине, он и сейчас у себя в стране выглядел чужим человеком. Хорошие отношения к нему великого визиря также продолжались весьма недолго. Вместо высокого правительственного назначения, которого он все время ожидал, Махмуд Недим-паша после долгих проволочек предложил ему наконец пост в одной правительственной комиссии. В состав этой комиссии входили: помощник садразама, министр финансов и ряд крупных сановников. Комиссия была создана для выработки контракта с Компанией восточных железных дорог, получившей концессию на железнодорожное строительство в Европейской Турции.
Дороги эти строились знаменитым тогда международным финансовым хищником бароном Гиршем, нажившим на этом строительстве миллионы, часть которых он жертвовал потом на еврейскую колонизацию, русские церковно-приходские школы и на поддержание компаний французских монархистов. Гениальные финансовые комбинации этого авантюриста второй империи, тип которого великолепно описан в романах Эмиля Золя, опустошали в равной мере сбережения европейских рантье и казну оттоманского правительства. Но они носили столь открыто грабительский характер, что даже Махмуд Недим-паша не счел возможным заключить новый договор, не прикрыв его авторитетом специальной комиссии. Назначая туда Зию, он надеялся, что в благодарность за доходное место затертый и нуждающийся поэт станет его послушным орудием и поможет ему покрыть эту постыдную сделку. Однако он ошибся. Зия был карьеристом, готовым расточать свою льстивую поэзию перед сильными мира сего, но он не лишен был элементарной честности. На этой почве между Зией и садразамом и произошло резкое столкновение.
Когда комиссия после долгих дебатов составила проект контракта и направила его великому визирю, Махмуд Недим-паша полностью изменил проект и, вызвав к себе членов комиссии, предложил им подписать его в новой редакции. Зие достаточно было взглянуть на проект, чтобы понять, какой колоссальный ущерб он должен был нанести и казне и стране. Он смело заявил и садразаму и министру финансов, что такого договора ни за что не подпишет.
В ближайший вторник Махмуд Недим-паша позвал Зию на свой обычный прием. Встретив его крайне любезно, он вновь попросил его подписать контракт. Но Зия не соглашался. Тогда садразам вспылил:
– Ваше упорство подтверждает ходящие о вас слухи о том, что Гирш дал вам взятку в 300 тыс. франков.
Зия вскочил:
– Паша, даже мой злейший, смертельный враг Али-паша не осмеливался подозревать меня в бесчестном поступке. Вы же, чтобы заставить подписать составленный вами никуда не годный, вредный для страны договор, оскорбляете честного человека. Мне больше нечего делать в вашем доме, – и он бросился вон.
