жизнь, придет и мой час, ну и так далее… А ночью с ужасом проснулся от мысли: если бы Лена увидела, как я унизился, она сразу же разлюбила меня. Конечно, Лена ничего не увидела и не узнала, но на прочности нашей любви это совершенно не отразилось.
А Мазаев еще не раз и не два учил меня жизни, и особенно ему не нравилось то, что я москвич. По- моему, он вообще представлял себе столицу в виде огромного, рассчитанного на восемь миллионов спецраспределителя!
Все, случившееся некогда со мной, и все, что переживал сегодня Елин, имеет свое официальное название – неуставные отношения. Несколько раз перед строем нам зачитывали приказы о том, как кто-то отправился в дисбат именно за издевательство над молодыми солдатами. А весной нас возили на показательный трибунал. Один из обвиняемых – здоровенный парнюга, покалечивший призывника, после приговора заорал хриплым басом «мама» и зарыдал.
После отбоя в казарме мы долго обсуждали увиденное.
– Пять лет! – стонал Шарипов. – Очертенеть можно!
– Закон суров, но это закон, – спокойно заметил Валера Чернецкий, обрабатывая ногти надфилем.
И тут с неожиданной яростью высказался Зуб:
«Из-за какого-то салабона человек пропал!»
– Да ведь он чуть не убил молодого-то! Балда… – удивился невозмутимый Титаренко.
– Распускать сынков не надо, тогда и бить не придется! – разошелся Зуб. – А если бить – так по- умному…
– Как тебя Мазаев лупил? – простодушно поинтересовался я.
– Хотя бы и так! – огрызнулся Зуб и вдруг заорал: – Цыпленок, свет выключить! Быстро!
И почтенный отец семейства молниеносно соскочил со второго яруса на пол, строевым шагом подошел к выключателю и согласно сложившемуся ритуалу трогательно попросил:
– Товарищ выключатель, разрешите вас вырубить!
Немного подождав, словно электроприбор мог ответить, Цыпленок осторожно погасил свет.
Мне всегда хотелось узнать, что думают о «стариковстве» офицеры. И вот как-то я сидел в штабе дивизиона и по распоряжению комбата чертил графики, а рядом что-то строчил в тетрадке прилежный лейтенант Косулич. Честно говоря, сначала мы посмеивались над взводным: командовал он таким тоном, точно извинялся за причиняемые неудобства. Но потом оказалось, наш тихоня знает технику получше комбата – такое впечатление сложилось у меня после тактических занятий и нескольких суббот, проведенных вместе с Косуличем в ангарах, возле самоходок. А громкий командный голос взводный обязательно выработает: на то у него и погоны со звездами, а у нас байковые.
– Товарищ лейтенант, давно хотел спросить, да все как-то неудобно… – профессионально робея, начал я.
– Я вас внимательно слушаю! – отозвался взводный, который даже к Цыпленку обращался на «вы».
– Как вы считаете, откуда пошло «стариковство»?
– Неуставные отношения?.. – встревоженно переспросил Косулич. – Вас это интересует в связи с конкретной ситуацией или теоретически?
– Чисто научный интерес! – успокоил я насторожившегося взводного.
– Вы знаете, – посерьезнел он и поправил очечки, – я тоже часто об этом думаю. Говорят, все началось после сокращения сроков службы в 67-м году. Давайте смоделируем: вы служите три года, а новые призывы – только два!
– Жуть! – возмутился я.
– Не надо драматизировать! – возразил лейтенант.
– Конечно, не будем! – согласился я, потому что офицер, изначально заряженный на двадцать пять лет, никогда не поймет, что значит для солдата прослужить лишний год!
– Но обстоятельства сложились так, – продолжал взводный, – что «трехлетки» стали срывать зло на «двухлетках»… А дальше нечто вроде цепной реакции…
– Я свое огреб, а теперь ты получи! – подсказал я.
– Примерно… – согласился лейтенант. – Но я думаю, что тут дело посложней. Начнем с того, что разделение на возрастные касты было во все времена характерно для замкнутых коллективов, каковыми являются не только армейские подразделения. Например, в пажеском корпусе тоже были «неуставные отношения»…
– И ничего нельзя сделать?
– Почему нельзя! Раньше куда хуже было, а теперь за это взялись. Но понимаете, Купряшин, тот же комбат ведь командует батареей, а не вашими отношениями. Вот где сложность! Нужно, чтобы воины сами прониклись… Понимаете?! Поэтому давайте-ка проведем комсомольское собрание с повесткой: «Армейский комсомол – воспитатель молодого пополнения». Попросим замполита выступить, корреспондента из нашей многотиражки позовем… Договорились? И вы выступите как член бюро батареи. Значит, я в план включаю? – И Косулич полез в стол за красиво оформленной папкой…
Собрание мы, разумеется, провели, а в «Отваге» о нем поместили заметочку под названием «Мужской разговор». Дело было так: мы с песней подошли к казарме, по команде старшины Высовня забежали в ленкомнату и расселись. Избрали в президиум Осокина, Уварова, Косулича и поручили вести собрание недавно пришедшему из «учебки» младшему сержанту Хитруку, который и на полигоне-то ни разу не был, а постоянно курсировал между штабом и клубом. Зато ночевать он приходил в батарею, поэтому отлично понимал, что значит высокий титул «старика». Хитрук что-то замямлил, опасливо поглядывая в сторону ветеранов батареи, устроившихся на «Камчатке», но они с нарочитым одобрением захлопали, и младший сержант передал слово майору Осокину.
Замполит хорошо говорил об отдельных фактах неуважительного отношения к молодежи, о совсем уж единичных случаях издевательства над призывниками. Он подчеркнул, что эти негативные явления, в принципе несвойственные нашей армии, серьезно сказываются на боевой и политической подготовке личного состава, подрывают атмосферу товарищества в подразделениях – поэтому с ними нужно бороться всем жаром комсомольских сердец, активно прибегая как к критике, так и к самокритике…
Лейтенант Косулич ловил каждое слово замполита и даже что-то записывал в блокнот, а комбат равнодушно пересчитывал награды на мундирах наших «отцов»-маршалов, чьи портреты теснились на стене.
Неожиданно слово попросил Валера Чернецкий, встал, раскланялся, точно конферансье, и начал:
– Товарищ майор, если не ошибаюсь, везде у нас пишут о наставничестве. Так?
– Так.
– Должен опытный воин наставлять призывников?
– Должен.
– А опыт закрепляется как? На практике. Значит, чем больше салабон… простите… чем больше молодой воин сделает, тем быстрее освоится, переймет опыт. Правильно?
– Н-ну, правильно… – насторожился Осокин.
– Ну, а раз правильно, то это никакие не издевательства, а самое обыкновенное наставничество. И лучших «стариков» наставников нужно даже поощрять! Я вот, например, еще ни разу в отпуску не был. Правильно?
В ленкомнате раздалось одобрительное хихиканье. Косулич сокрушенно покачал головой, младший сержант Хитрук помертвел, а комбат Уваров нехотя улыбнулся.
– Нет, неправильно! – дернув головой, сердито ответил замполит. – Во-первых, ты забыл, как год назад жаловался, что у тебя старослужащие деньги отбирают. Было? Молчишь. Ну-ну… А, во-вторых, в Вооруженные Силы вас, товарищ рядовой, призвали не педагогические таланты выказывать, а Родину защищать! Без армии нет Родины, а без дисциплины нет армии! И ничто так не разъедает дисциплину, как неуставные отношения!
– Товарищ майор, это же просто красивая традиция! – начал оправдываться Валера. – Так время быстрей идет, веселее…
– Нет, Чернецкий, это не забавная традиция, не веселая игра… Это ржавчина, разъедающая армию изнутри! Ведь не дай бог что-то случится, в бой вы пойдете все: и молодые, и «старики» сопливые… На
