касаясь друг друга, и держал их во рту сразу оба.
Я подняла юбки и решила, что на этом пиршестве мне непременно тоже должно кое-что перепасть. Мелани заметила это и сказала:
– Полижи-ка и её...
Леопольд повернул лицо в мою сторону, я подставила ему свою отверстую раковину, и он без промедления принялся выбивать на моём клиторе такую барабанную дробь, что, откинувшись на спинку кровати, я затряслась от сладострастия. Леопольд был виртуозом этого дела. Языком он умел стучать так же жёстко, как и тем медиатором, которым господь по своей щедрости снабдил его для земной жизни, и таким образом наяривал на мне в том же ритме ту же мелодию, какую внизу исполнял на балалайке Мелани. Я просто не знала, куда мне от блаженства деваться, и изо всех сил сдерживалась до тех пор, пока одновременно не накатило на всех троих.
Леопольд тут же исчез, а мы ещё привели себя в надлежащий порядок, прежде, чем покинуть комнату для прислуги.
На следующее утро после этого, богатого для меня на события дня я отправилась в церковь на исповедь. Помощник священника спросил меня:
– Итак, дочь моя, предавалась ли ты с мужчинами нецеломудренным действиям?..
– Да, – сказала я.
– Ты позволяла сношать себя?..
– Да...
– Брала ли ты мужские половые органы в рот?
– Да...
– Играла ли ты рукой с ними?..
– Да...
– Совершала ли ты ещё что-нибудь?
– Да...
– Что именно?
– Я позволяла также вставлять себе с обратной стороны...
– С обратной стороны?..
– Да...
– Не в анальное ли отверстие?..
– Туда, ваше преподобие...
– Вчера ты забыла об этом упомянуть...
– Ваше преподобие меня об этом не спрашивали...
Он призадумался:
– К сожалению, я и сам об этом запамятовал. Делала ли ты ещё что-нибудь?
– Да...
– Что же ещё, о господи!..
– Я позволила вылизать себе плюшку.
Он строгим голосом произнёс:
– В этом тебе нет нужды исповедоваться, это грехом не было...
– Ваше преподобие, – заметила я, – я имею в виду не вас... Это был кое-кто другой...
Он укоризненно покачал головой:
– Совершала ли ты ещё что-нибудь... может быть, тебя кто-то лизал ещё?..
– Нет, – сказала я, – но вчера после обеда ещё кое-кто меня угостил...
– Кто же?
Он был весьма удивлён.
– Леопольд...
– Кто это такой?..
– Главный официант в ресторане родителей Мелани...
– Так, и каким же образом?
Я чистосердечно исповедалась во всём.
Выслушав меня, он покачал головой:
– Делала ли ты ещё что-нибудь... может быть, играла с женскими грудями или половыми органами?..
– Да... с грудями Мелани, и ещё с множеством других...
– А со своим братом ты вступала в кровосмесительную связь?
Я не понимала, что он имеет в виду, однако ответила «да», чтобы его посердить.
Он ещё раз спросил меня, не раскаиваюсь ли я в совершённых грехах, и я клятвенно его в этом заверила. В качестве епитимьи он наказал мне прочитать много раз «Отче наш», «Ангельское приветствие» и символы веры.
На прощание он сказал:
– Ступай и не греши впредь, грехи твои отпущены. Исправляйся! Если ж тебе всё– таки случится опять впасть в грех, не отчаивайся, приходи ко мне, и я тебя снова очищу. Однако если ты хоть словом обмолвишься об этом с людьми посторонними, ты на веки вечные лишишься спасения души, и черти в преисподней будут поджаривать тебя на раскалённых углях.
Я с лёгким сердцем покинула исповедальню.
Однако в течение нескольких недель я заметила, что преподаватель катехизиса в школе стал как-то странно посматривать на меня. Я боялась его и полагала, что он просто старается придраться ко мне. Однажды, прохаживаясь взад и вперёд между партами, он, проходя мимо меня, неожиданно положил мне на голову руку, так ласково и приветливо, что я от этого прикосновения резко вздрогнула. Затем он погладил меня по спине, продолжая при этом разговаривать с классом. Я почувствовала себя необычайно польщённой и с любовью посмотрела ему вслед.
Во время следующего занятия он проводил опрос. Мы должны были записывать вопросы, которые он нам задавал, а одна из нас всегда находилась на возвышении возле его кафедры, чтобы на эти вопросы ответить. И эти ответы мы тоже должны были записывать. Вначале он вызвал по очереди двух девочек, а затем меня. По его требованию я встала перед ним спиной к учительскому пюпитру, который скрывал от взоров класса нижнюю часть моего тела. Сам он сидел, а я стояла у него между ногами.
– Ты действительно хорошо подготовилась к уроку? – спросил он и взял меня за руку так, чтобы та коснулась ширинки его брюк. У меня даже мысли не возникло, что он сделал это преднамеренно.
Однако он двигал мою руку таким образом, что она как бы случайно прошлась взад и вперёд по его ширинке. Теперь я почувствовала, как в ней подрагивает что-то твёрдое.
Он посмотрел на меня. Затем откровенно крепко приложил мою ладонь к заветному месту под брюками, и я даже сквозь сукно смогла почувствовать его хвост.
Он отпустил мою руку, но я не убрала её.
После этого он ещё раз посмотрел на меня, и теперь я знала, чего он хотел. Я очень возбудилась от гордости и внезапно охватившей меня похоти, и приступила к делу, то есть сжала пальцы, и сразу наполовину обхватила его булаву, хоть она и была в футляре.
Он приступил к длинному диктанту, единственной целью которого, как я заметила, было только занять остальных. При этом мы периодически смотрели друг другу в глаза, и вдруг он расстегнул брюки, и на волю выпрыгнула его голая заводная пружина.
Она была очень изогнутая, как и нос преподавателя катехизиса, но ужасно толстая и обжигающе горячая.
Мы по-прежнему смотрели друг на друга, и так я начала тихонько, едва ощутимо потирать его и, стараясь, чтобы никто ничего не заметил, отзываться на его движения. Лицо у него побледнело, и он осторожно забрался мне под юбки, так ловко, что на его движение никто даже внимания не обратил.
Я расставила ноги чуточку шире и подалась животом вперёд, чтобы облегчить ему доступ.
Он тотчас же нашёл правильную позицию и щекотал меня так нежно, что горячий и холодный озноб пробежал у меня по спине.
Мы стояли глаза в глаза.
