того, где это происходит — у нас или в капиталистических странах. Никакой попытки показать заботу Советского государства об охране природы автор здесь не предпринимает…
Серьёзные замечания вызвал и представленный на контроль рассказ В. Белова “Первый год (из дневника молодого врача)”, где автор нарисовал крайне неприглядную картину положения дел в наших психиатрических больницах: произвол врачей, непрофессиональное диагностирование, объявление здоровых людей психически ненормальными в случае незнания ими ответов на каверзные вопросы психиатра. Автор проводил также мысль, что алкоголизм является следствием социальных потрясений и жизненной неустроенности людей и что для лечения алкоголиков у нас нет нужных условий. Объективно этими рассуждениями автор вольно или невольно “подтверждал” разглагольствования зарубежной пропаганды о том, что в наших психиатрических лечебных заведениях содержатся здоровые люди.
Оказывается, изображение Великой Отечественной войны как “убойного конвейера” — это вовсе не изобретение яростных антисоветчиков-либералов типа Г. Попова или обозлённого на весь белый свет и советскую власть позднего Астафьева, а лидера советской военной прозы фронтовика Бондарева, обвиняющего “с внеклассовых позиций” чуть ли не всё человечество. И, главное, как он посмел не показать (в маленьком-то “мгновении”!) “заботу Советского государства об охране природы”?!
Явный “перевод стрелок” с больной головы на здоровую проявляется и в оценке рассказа В. Белова. Оказывается, это он “подтверждал” (?!), то есть как бы и доказал изнутри, факт использования в России “психушек” в неблаговидных политических целях. Снова и снова в качестве “момента истины” проступает желание цензоров во что бы то ни стало заставить писателей выдавать желаемое за действительное, изо всех сил нагнетая социально-исторический оптимизм. Теперь-то мы хорошо знаем, к чему это привело…
Через пять лет, в мае 1982 года, Главлит вновь засылает в ЦК обширную записку о серьёзных идейных недостатках, содержащихся в материалах “Нашего современника”. На этот раз “героями” цензорского доноса, помимо В. Белова и Ю. Бондарева, становятся М. Алексеев, И. Васильев, Н. Рубцов, В. Крупин, Вл. Солоухин. Общее настроение этого документа, с которым сейчас ознакомится читатель, таково: пора призвать журнал и его авторов к ответу, совсем от рук отбились, нужны самые строгие меры. Политические обвинения, тяжкие, как камни, сыплются на журнал чуть ли не в каждой строке.
Читаем записку Главлита.
ЦК КПСС
Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР в порядке информации докладывает о некоторых замечаниях и рекомендациях, данных в 1980-1982 гг. Главлитом СССР, по содержанию материалов, представленных на контроль редакцией журнала “Наш современник”.
В ряде подготовленных к печати очерков, повестей, рассказов, посвященных положению дел в деревне района Нечерноземья (слава Богу, хоть не “зоны”, как писалось долгое время! — Г. Г.), прослеживается тенденция оценить мероприятия, проводимые партией и правительством для укрепления экономики этого региона, как малоэффективные, носящие “кабинетный” характер, а “виновником” недостатков выступает какой-то анонимный руководящий слой, который всё зарегламентировал, зажал хозяйственную инициативу, поощряет работу не ради результатов её, а ради отчётности. Приведём некоторые примеры.
Для журнала N 6 за 1980 год был подготовлен очерк И. Васильева “Живая нива”, в котором была сделана попытка дать анализ состояния сельского хозяйства Калининской области. В этом очерке утверждалось, что “инициативность и самодеятельность тружеников села уступают место голому потребительству, удовлетворению личного интереса в ущерб общему, коллективному, которое вырастает в “злокачественную опухоль индивидуализма”. Такому процессу, по мнению автора, способствуют прежде всего создавшиеся общественные условия, когда местная инициатива сталкивается с общей схемой и уничтожается ею.
…В 1980-1981 годах журнал продолжал публиковать серию очерков В. Бе-лова “Лад”, в которых во многом идеализировалось прошлое, подчёркивалась разумность хозяйственного уклада дореволюционной деревни, якобы положительно формировавшего нравственный облик сельского труженика. Здесь просматривалось какое-то “умиление” патриархальностью и “благолепием” жизни старой деревни, не говорилось о классовом расслоении крестьянства, нищете и невежестве подавляющей его части. Один из очерков В. Белова (N 1 журнала за 1981 г.) завершался главой “Неразлучная пара”, подробно повествующей о церковных праздниках и обрядах, являвшихся, по мнению автора, “необходимым звеном в чередовании труда и отдыха сельского жителя”. После замечаний редакция внесла исправления в очерки; глава “Неразлучная пара” не была опубликована.
Из рассказа В. Солоухина “Вова, т-сс-с” (N 3 журнала за 1881 год) было исключено утверждение автора о том, что в последние годы многое на селе изменилось далеко не в лучшую сторону: “Общая атмосфера дружности и слаженности как-то размылась, развеялась. Село перестало быть чем-то единым, цельным и, если хотите, — живым. Живучим, во всяком случае… Теперь у нас уже не село, а просто населённый пункт”.
Не всегда правильно, с точки зрения историко-партийных документов, освещались в ряде материалов журнала “Наш современник” некоторые моменты жизни нашего государства.
На контроль для N 8 журнала за 1981 год было представлено окончание романа М. Алексеева “Драчуны”. В эту часть романа писатель включил материал о голоде 1933 года, причём утверждал, что этот голод (страшнее, чем в 1921 году) распространился на Поволжье, Северный Кавказ, Украину, Западную Сибирь, Северный Казахстан, Нижний Урал. Причиной голода, по мнению автора, был не неурожай, а самоуправство местных властей, роковой просчёт, допущенный сверху, действия классового врага. В романе давались натуралистические картины голода в родном селе писателя на Саратовщине.
Поскольку в историко-партийной литературе и официальных документах о голоде 1933 года ничего не говорится, нами были высказаны соображения о нецелесообразности публикации материала в представленном виде. Автор, приглашённый в Главлит, с этим не согласился и исключил из произведения лишь указание на широкое распространение голода в стране и некоторые натуралистические описания его проявлений в селе Монастырском. После информации соответствующих отделов ЦК КПСС заключительная часть романа “Драчуны” была подписана в печать.
…Для N 11 журнала за 1981 год была подготовлена повесть Владимира Крупина “Сороковой день”, в которой тенденциозно подчёркивалось равнодушие сельских жителей к труду, запустение деревни, пьянство. Имеющиеся на селе трудности объяснялись во многом многочисленными перестройками, которым подвергалась деревня (“колхозы и совхозы крепко встряхивали крестьян”). Касаясь в повести планов строительства новых городов, промышленных объектов, В. Крупин утверждал, что “всё как-то не получалось городов будущего: хулиганство росло, разводы увеличивались, рождаемость падала…”.
В этой повести В. Крупин касается и проблемы совести писателя. В повседневной жизни, по мысли автора, имеется “какая-то ложь в самой тональности очерков, в их бодрости”, “пишущие тратят время на творчество, а начальники на то, как их приучить, или приручить, как угодно”. В. Крупин ведёт рассказ от лица журналиста, работника газеты, который постоянно пишет не так, как ему бы хотелось и как велит его профессиональный долг, а так, как требует начальство…
Руководству журнала были высказаны замечания Главлита СССР, однако приняты были лишь немногие из них. Повесть с незначительными исправлениями была подписана в печать.
…Иронией по отношению к практике организации откликов трудящихся на решения директивных органов проникнуто стихотворение Н. Рубцова “Репортаж”, завёрстанное в том же номере журнала.
К мужику микрофон подносят,
Тянут слово из мужика.
Рассказать о работе просят
В свете новых решений ЦК!
Мужику непривычно трёкать.
Вздох срывается с языка.
Нежно взяли его под локоть.
Тянут слово из мужика!
