мыслях; и скажу больше: дорога, по которой я шел, кажется мне пригодной и для моих детей и для моих племянников.
Он обрадовался, услышав, что я, хотя и в общей форме, одобряю увлечение, в которое он мог впасть. Радость вспыхнула на его лице, но тотчас же уступила место сомнению. Видимо, он заподозрил в моей благожелательности ловушку. Он впился в меня глазами, стараясь угадать, что происходит в моей душе. Я делал вид, что совершенно спокоен. Он, вероятно, почувствовал облегчение, ибо вдруг вскричал с порывом, даже удивившим меня:
– Значит, я могу без стыда признаться вам в чувствах, которые заронила в мое сердце ваша прелестная дочь! Да! Я ее боготворю, и ничто не заставит меня изменить этим чувствам.
Его смелость ошеломила меня; хотя я должен был ожидать подобного признания, но оно пронзило меня болью. Я онемел, я был не в силах отвечать. Скрывать ему больше было нечего; полагая, что наступил подходящий момент, он бросился передо мной на колени, заливаясь слезами, и сказал, что его участь и сама жизнь зависят от счастливого завершения этой любви.
Хотя жена советовала мне щадить племянника, я почувствовал, что не в силах следовать его советам. Я позволил молодому человеку зайти слишком далеко; несомненно, я не обладал достаточным воспитанием и тактом, чтобы уметь влиять на таких, как мой племянник, и с честью выходить из подобных положений. Лучше бы моя супруга присутствовала при этом разговоре; мне не хватало ее предусмотрительности, чтобы, щадя самолюбие молодого человека, выведать его тайну, но не допускать полного и откровенного признания. Однако ошибка была совершена, ее надо было исправлять.
Поразмыслив несколько мгновений о том, какой опасности подвергает себя человек, переоценивающий свои возможности, я решил, что мне уже терять нечего. Приняв удивленный вид, я твердо заявил молодому человеку, который ждал моего решения, – бледный, расстроенный и потрясенный:
– Так вот как ты отблагодарил меня за мои заботы? Не совестно ли тебе отдаваться безрассудной страсти, которая тебя не только порабощает, но и бесчестит? Как! Ты хочешь стать возлюбленным моей дочери? Да ведь она по рождению твоя двоюродная сестра! Неужели ты мог подумать, что я соглашусь? И не надейся. Я не буду противиться любому другому твоему увлечению; наоборот, я готов даже способствовать нежным чувствам – но только в том случае, если они не возмущают добродетель. От тебя и от меня зависит довершить все остальное. Ты можешь свободно сделать выбор, я не буду противиться. Мое состояние и должность, которую я занимаю, всегда позволят мне обеспечить тебе полное благополучие. Но если хочешь заслужить мои заботы, выкинь из головы свою неуместную любовь, ибо ничто на свете не заставит меня дать' согласие. Я пощажу твое самолюбие и ничего не расскажу ни жене, ни дочери о чувствах, которые вызовут у них обеих лишь негодование и погубят тебя в их мнении.
– Ах, кузина знает о моей любви, – сказал он, – и мысли ее, на мою беду, совпадают с вашими. Да, все против меня, несчастье мое непоправимо.
– Вот и хорошо, – сказал я, – и поступай так, чтобы не навлекать на себя ее презрение и мой гнев.
Племянник ушел, убитый горем. Я призвал господина де Боссона, описал ему во всех подробностях наш разговор и попросил его бежать вслед за молодым человеком и не оставлять его одного в такую тяжелую минуту. Он немедля кинулся вслед за своим подопечным.
Я остался один, в крайнем смятении. Все подозрения насчет увлечения моей дочери я связывал теперь с племянником. Мне казалось, что только он со своим необузданным нравом мог пробудить в юном сердце ответное пламя, столь ненавистное мне. Молодой человек, открывшись в сжигавшей его преступной страсти, пролил, к моему ужасу, свет на причину тоски моей дочери. Чтобы рассеять тревогу, я пошел в комнаты жены. Я хотел рассказать ей обо всем происшедшем и узнать, что стало известно ей.
Она справедливо порицала меня за то, что я так неосмотрительно дал этому дерзкому претенденту повод заявить о своей страсти.
– Он перестанет стесняться, – сказала она, – он вхож к нам по праву родства, отказать от дома вы ему не можете, а он, при своем безрассудстве, истолкует это как молчаливое согласие на его дальнейшие домогательства. И когда вы захотите положить этому предел, будет уже поздно о ответ на все ваши доводы он сошлется на тысячу примеров, свидетельствующих не о соблюдении закона, а о его нарушении. Что вы ему тогда скажете?
Я признал справедливость ее укоров, но, прежде чем на что-нибудь решиться, надо было узнать, что происходит в сердце моей дочери.
– Вашей дочери, – сказала жена, – меньше повезло со мной, чем племяннику с вами. Она пыталась меня перехитрить и воображает, что это ей удалось; но я выяснила два обстоятельства, из которых одно очень важно для вашего спокойствия, а второе потребует большого такта, ибо иначе трудно установить окончательную истину. Во-первых, наша дочь не чувствует никакой склонности к вашему племяннику. Ответы ее звучали так искренне, что я не побоялась спросить, каким образом у молодого человека оказался ее портрет. Эта новость и удивила, и рассердила ее. «Наверно он взял портрет у батюшки или самовольно снял копию», – сказала она. Это должно нас успокоить. Девочка не могла меня обмануть.
– Ваше мнение, – ответил я жене, – согласуется с тем, что говорил мне сам племянник. Но если я правильно вас понял, вы считаете, что наша дочь не знает о его любви; а между тем племянник утверждал, что ей известны его чувства.
– Это меня тоже беспокоит, – сказала моя супруга, – но, может быть, ваш племянник на этот счет ошибается или обмолвился. Я сейчас повторю подробно весь мой разговор с дочерью, и вы сможете судить сами… Мне действительно кажется, что наша дочь влюблена, – добавила она, – но в кого? Этого мне не удалось узнать. Ее вздохи красноречивее, чем слова. Она призналась, что один молодой человек ей приятнее, чем другие, но сама она не уверена, что это предпочтение можно считать любовью. Тогда я спросила, отвечают ли ей взаимностью. Она ответила, что не знает, но что однажды она нашла у себя на столе очень нежное письмо и подозревает, что оно написано тем молодым человеком.
Жена показала мне это письмо, но я тоже не распознал почерка.
– Конечно, дочка меня слушается, и я дозналась бы у нее об имени ее поклонника, – продолжала жена, – но в это время пришел господин д'Орсан. Он знал, что вы заняты делами, и потому не стал вас тревожить, а передал мне письмо от вашего младшего племянника, где тот испрашивает нашего согласия на весьма удачный брак: он нашел себе невесту в том городе, где стоит их полк.
Мы с женой стали мысленно перебирать всех молодых людей, бывавших в нашем доме. Признаюсь, чаще всего мне приходил на ум господин де Боссон, но я тотчас и отбрасывал эту мысль, ибо он был всегда предупредителен с мадемуазель де Ля Валле, но не более того. Наконец, я попросил жену еще раз поговорить с дочерью.
– Нет, сударь, – возразила она, – это было бы неразумно. Первый шаг сделан. Теперь она собирается с
