– Вы недурно начали свой путь в общество, – сказал он, – но мне не терпится тоже оказать вам покровительство. Положитесь на меня. Я ни в чем не уступлю этим вашим дамам; только мои услуги обойдутся не так дорого.
Он потребовал более подробных сведений о моей женитьбе, и я рассказал ему все без утайки; я боялся, что он и так все знает.
Лакей тем временем вернулся и передал графу ответ моей жены: она заверяла, что весьма польщена намерением графа посетить ее в ближайшее время, и просила меня вернуться домой не слишком поздно.
– Мы увидимся завтра, – сказал мне господин д'Орсан, вставая, – теперь я знаю, что вам нужно, и мы вместе подумаем, как устроить вашу карьеру. Я знаю кое-кого, кто окажет вам могущественную поддержку и притом с искренним удовольствием. А теперь пойдемте.
Мы вернулись в гостиную, где застали все общество за картами. Мне не пришлось ловить взгляд госпожи де Вамбюр. При малейшем шуме она украдкой поглядывала на дверь. Я подошел к столику, за которым она сидела. Госпожа де Данвиль, игравшая за тем же столом, шумела и суетилась. Она смешивала карты, брала и бросала их без всякой нужды, проклинала каждый неудачный ход, громко возмущалась несвоевременным пассом или гано;[98] словом, была в великом волнении. Госпожа Де Вамбюр, напротив, была очень спокойна, смеялась над своими промахами, но без волнения, и сразу забывала об игре, когда ход был сделан.
Вы бы подумали, что первая в проигрыше, а вторая обогатилась за ее счет. Каково же было мое удивление, когда при окончательном расчете оказалось, что весь проигрыш пришелся на долю госпожи де Вамбюр, а выиграла госпожа де Данвиль; это не мешало ей кричать, что если бы не промахи ее партнерши, она выиграла бы втрое и даже вчетверо больше. Я не знал, чему больше дивиться: жадности одной или благодушию дугой.
Сели ужинать. За ужином не случилось ничего особенного. Несмотря на все настояния господина д'Орсана, я скромно сел в конце стола и таким образом оказался далеко от госпожи де Вамбюр. Во взгляде ее я прочел упрек в недостатке внимания, хотя вернее было бы обвинять меня в глупой робости. Я еще не научился владеть своими чувствами, и взгляд мой молил ее о прощении так открыто и красноречиво, что графу пришлось воззвать к моему рассудку, незаметно сделав знак, понятный мне одному.
Не стану рассказывать обо всем том вздоре, какой я услышал за столом. Скажу только, что если бы у меня не было лучшей приманки, чем отменные яства, ужин показался бы мне чересчур длинным. Наконец все встали из-за стола, гости начали разъезжаться. Господин д'Орсан сказал, что отвезет меня домой.
– Куда вы спешите, граф? – сразу вмешалась госпожа де Данвиль. – Неужели хотите уехать? Как жаль. Останьтесь! Да, да, вы останетесь! Для вас найдется кровать. А вы, сударь, – обратилась она ко мне, – можете воспользоваться экипажем графа. Или вот что: у госпожи де Вамбюр своя карета, и она живет в том же квартале. А если госпоже де Вамбюр неудобно, вас доставят домой мои люди.
Из всех этих предложений, на которые я отвечал поклонами, мне больше всего улыбалось поехать в карете госпожи де Вамбюр, и на этом я попросил бы госпожу де Данвиль остановиться. Но граф, который, очевидно, не хотел тут оставаться, – хотя я был бы этому очень рад, – твердо заявил, что отвезет нас обоих, меня и госпожу де Вамбюр, по домам. И мы отъехали, сопровождаемые напутствиями госпожи де Данвиль.
– Д'Орсан, берегите руку. Так завтра утром я жду от вас известий. Сударь, вы спасли ему жизнь, прошу вас беречь его. Прощайте, сударыня, двое храбрых сопровождают вас, не бойтесь ничего. Сударь, я буду рада вас видеть.
Забыл вам сказать, что я готов был возблагодарить судьбу за огромные фижмы госпожи де Вамбюр; заняв ими все заднее сиденье кареты, она предложила мне сесть напротив нее, на откидной банкетке. Если бы я увидел свободное место на заднем сиденье в глубине кареты, я счел бы своим долгом сесть именно там.
Весь путь наша беседа была далеко не оживленной, и если бы не граф, разговор каждую минуту грозил иссякнуть. Я любил, я был любим; я верил, что это так, и будущее подтвердило, что я был прав; в таких положениях рассудок наш дремлет и не подсказывает ничего. Граф говорил, мы отвечали ему односложно. Кто сам испытал такие минуты, знает, сколько в них очарования. Невольно говоришь себе, что твоя немота и смятение порождены глубоким счастьем.
Что касается меня, то скажу откровенно: ни великодушие мадемуазель Абер, ни заигрывания госпожи де Ферваль, ни прямые атаки госпожи де Фекур не вызывали во мне таких чувств, как смущение госпожи де Вамбюр. Оно пробуждало смутные надежды, осуществление которых я представлял себе совсем неясно. Уважение к этой любви исключало всякую мысль о мимолетной связи, а брак мой представлялся неодолимой преградой. Мог ли я предвидеть, что наступит день, когда мои мечты сбудутся?
Мы довезли госпожу де Вамбюр до ее дома, и граф д'Орсан получил разрешение привезти меня к ней в ближайшие дни. До моей квартиры было рукой подать. Я откланялся графу и отправился домой пешком, хотя граф был готов сопровождать меня до самых дверей.
Войдя в дом, я уже с лестницы услышал, как мадам Ален успокаивает мою жену.
– Эх, право же, сударыня, – говорила она, – и зачем вы расстраиваетесь! Он в почтенном доме. Что с ним может приключиться? Бросьте! Хороша бы я была, если бы волновалась каждый раз, как моему покойному муженьку вздумается пропасть на целую ночь. А он был далеко не такой красавец, как ваш! И ходил в кабак, да, в обыкновенный кабак. Так что же, прикажете горевать? Вот еще вздор! С какой стати! Спросите вот у Агаты. Когда мне докладывали, что он в кабаке, я говорила: «Ах, он изволит развлекаться. А я чем хуже? Его нет, значит, я приглашаю соседа, будем ждать вместе, с улыбкой на лице. Полночь, моего благоверного все нет. До свидания, куманек; дочка, идем спать. Захочет – придет». Вот как надо поступать. А вы что же, хотите, чтобы муж сидел, как пришитый к вашей юбке? Так, соседушка, не бывает. Он у вас молодой, ему охота повеселиться. Так что терпите. Мне и двадцати не было, когда мой забулдыга взял привычку оставлять меня одну, а вам уже за сорок. Пустяки все это! Надо чем-нибудь развлечься. Время придет и его приведет.
– Мой возраст, о котором вы упоминаете через каждые два слова, – ответила жена сердито, – только усиливает мое беспокойство.
При этих словах я вошел в комнату, и еще не остыв от сладостных воспоминаний о госпоже де Вамбюр, нежно обнял жену, принес тысячу извинений за то, что пришел поздно, горячо поблагодарил ее за заботы обо мне, рассказал вкратце о моем уличном приключении и его последствиях, не упомянув, конечно, ни словом о госпоже де Вамбюр; ее имя я не смел даже произнести вслух. Сердце мое жаждало говорить о ней, но я заставлял себя хранить на этот счет молчание.
