понятий.
Принимать нового Вана можно было на сходках в три, а в крайнем случае и в два участника, не считая принимаемого. Бегать на воле теперь не возбранялось хоть пять лет подряд, разрешено было носить огнестрельное оружие не только на дело, но и просто с собой. Отныне можно было некоторое время, но исключительно на воле и под чужим именем, по согласованию со сходкой, зарабатывать на жизнь не только кражами и взломами, но и работой как таковой. Но по-прежнему запрещалось иметь родственников, работать в той или иной форме на государство, участвовать в строительстве или ремонте узилищ любого рода, служить таксистом, официантом, продавцом. Однако Ваны слишком поздно спохватились, слишком мало их осталось, чтобы как встарь занимать руководящие позиции в преступном мире. Их сменили урки золотой пробы – ржавые. И хотя они уже не имели такого безграничного и безусловного влияния в местах заключения, но зато вели себя гибче и были гораздо многочисленнее.
Гека подселили к ним с утра. Оба старика внимательно и спокойно разглядывали его, но видимого любопытства не проявили. Как только закрылась дверь, он представился по всей форме и стал ждать ответа. Почти минуту в камере висело равнодушное молчание. Наконец Варлак просипел дряблым ртом:
– С какой ты зоны, не понял я?
– С пятьдесят восьмой дополнительной. Дополнительного режима то есть.
– Это где же такая находится?
Гек объяснил, как умел. Он всем своим опытом, интуицией понимал, что эти странные деды, не знающие, казалось бы, общеизвестного, тем не менее имеют блатное право задавать ему вопросы.
– Так это «Ветка», – с весёлым удивлением произнёс Варлак, поворачиваясь к мулату. – Значит, теперь её номерной кличут, утратила своё имя, стало быть.
– Земляки, выходит, – откашлялся мулат и ткнул пальцем в левое предплечье. Там синела простая, без наворотов, наколка – тюльпан в руке, увитый колючками, а под нею три разделённые точками буквы, исполненные готическим шрифтом: «В. Т.…» – третью, побитую широким рваным шрамом, было не разобрать, но Гек знал, что это за буква: у них на зоне были в почёте эти портачки, означающие, что их владелец сидел на малолетке нетаком и провёл там не менее трех лет. Правда, шаблон у них, у современных, был несколько иной, более подробный, трехцветный, с завитушками. Гек неоднократно пытался выяснить, что обозначают эти буквы, но вразумительного ответа не получил. Ребята расшифровывали кто во что горазд, к единому мнению не приходя. Однако буквы эти, как видно, идущие с седых времён, были обязательным атрибутом на такой татуировке, в неизменном составе и порядке расположения.
– А где твоя портачка?
Гек смутился:
– У нас кодляк постановил, что можно наколку уже на воле сделать, чтобы лишних примет лягавым не давать. Это не западло…
(В своё время Рыбак, из их отряда, стал вроде бы в шутку подначивать Гека за нежелание делать татуировку на зоне, намёками обвинять в трусости, боязни получить «пять минут» – пять суток ШИЗО. Дело было в туалете, в курилке. Гек тотчас же при всех подошёл к одному из унтеров-надзирателей, заскочившему туда по малой нужде, и окликнул того:
– Эй, пидор, ты когда-нибудь руки моешь, ай нет?
Лён Тайвел был отнюдь не вредный мужик для малолетних сидельцев; он, правда, никогда не соблазнялся на подкуп и не таскал в зону запрещенку – деньги, чай, письма с воли, – но и никогда не требушил пацанов без надобности или по злобе. Его, как и любого надзирателя, не любили, но все – актив и нетаки – относились к нему уважительно, как обычно относятся к людям, имеющим понятие о чести и чувстве собственного достоинства. И вот Гек, уходя от подначки, решился на прямое и публичное оскорбление представителя зонной администрации. Тот густо и темно побагровел, неторопливо подошёл к рукомойнику и тщательно вымыл руки с мылом.
– Так нормально? – сдержанно спросил он.
– Да, – смешался Гек, не ожидавший штиля там, где предполагалась буря, и тут же кубарем покатился под ноги к своим кентам. Сознания он не потерял, но встать смог не сразу. Унтер посмотрел на правую руку, нанёсшую удар, и вернулся к рукомойнику. На этот раз он мыл руки ещё тщательнее.
– Если куришь, затягивайся глубже, про запас, – обронил он, выходя из умывальника. – В этом месяце уже не доведётся.
Ребята смотрели на Гека, и разное читалось в их взглядах: восхищение бесстрашной дерзостью пацана, сочувствие – сегодня только двенадцатое, значит, паровоз прицепят, два по десять, неодобрение – не по делу оскорбил цепного, неправильно так… В тот раз сиделось Геку как никогда тяжело, но уже никто не сомневался в его духарном, «принципиальном» характере.)
– Лягавые – это мусора, как я понимаю? – спросил Варлак и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Такое их дело мусорское, ловить и приметы обозначать… Кем ты по зоне ходил?
– Сперва пацаном, потом нетаком, – с достоинством ответил Гек.
– Что сие означает – нетак?
Гек подрастерялся и начал с натугой, по-казённому объяснять:
– Нетаки – лица, отрицательно настроенные к режиму содержания, к лицам, твёрдо ставшим на путь ис…
– Отрицалово, короче говоря, – перебил его Суббота. – Таких у нас называли – отрицалы.
– Не слыхал, – с сомнением произнёс Гек. – Наверное, давно это было, а сейчас – нетаками зовут. На малолетке нет выше пробы. Другое дело на взросляке, там – как себя поставишь. Иной раз бывает, ребята говорили, на малолетке нетак крутейший, а на взросляк поднялся – глядишь, и крыльями захлопал… На взросляке такая проба тоже есть – нетаки, но не она высшая. Да что я вам говорю, объясняю, сами небось все на прожог знаете?
– В тот колодец, где мы сидели, не то что новости, крысы не забредали. Видать, их по дороге съедали те, кто поудачливее. Который тебе год?
