– А много остальных-то? Которые разбежались?
– Так ведь… ваше сиятельство… Оно ведь – кто как считал. Но по общему нашему разумению, да по следам убедиться – не более как дюжина спаслася. Вот стрелы вашего сиятельства, все промыты, вот стрелы его милости, а вот эти, по две каждой – это промашки, они в особых пучках.
– По две? – Керси встал на четвереньки и подковылял поближе к положенным на кошму стрелам. – Да, по две, точно. Э… э… Гвоздик!.. Кари, а можно, чтобы он обратно лег, а то я как-то немного того… после сегодняшних его подвигов… Зябко мне стало, если честно, не потому что у него дурные намерения, а просто…
– Гвоздик, убери свой нос на место, тебя никто не уполномочивал облизывать гостей, даже в знак приязни. Лег – значит, лежи, не то останешься без обеда. Да, Керси. Две зеленые промашки мои, две черные – твои. На охоте – да не без осечек?
Керси нерешительно оглянулся на друга.
– А это… ничего, все-таки, ты полагаешь? В пределах?..
Докари едва заметно усмехнулся.
– Даже мой суровый отец, или мой придирчивый наставник Снег, или твой несравненный воспитатель, маркиз Хоггроги, который не менее строг в вопросах чести и доблести, не сказали бы и слова упрека за промахи, допущенные в бешеной скачке, среди камней и оврагов, в условиях, весьма похожих на бой. Это повод хвастаться, а не испытывать угрызения совести. Мы можем смело вписывать эти итоги на наши послужные свитки.
Керси успокоился и так же, на четвереньках, упятился к себе, на ворох шкур, поближе к костру.
– Тупые, тупые, а верткие твари! Чтобы я два раза промахнулся…
– Керси, ты сел точнехонько на свой берет.
– Ой… ай… Точно. Все, так и так теперь менять перо, сломано в двух местах! Настоящее тургунье – знаешь, какое дорогое?
– Вижу, из ляжки. На любом деревенском базаре заменишь.
Все попытки юного рыцаря разгладить беретное перо ни к чему не привели: в костер его, отслужило. Нет, сочувствия по такому ничтожному поводу от друга не дождаться: князья Та Микол суровы и не суетны, побрякушки презирают.
– И ничего не из ляжки. А подхребетное!
– Керг. – Докари ударом пальца сбил печать с кувшина, собственноручно наполнил оправленный серебряным витьем рог до самых краев.
– Здесь я, ваше сиятельство.
– Охота закончена. Стало быть – вот кубок, утоли жажду. Но мы еще не вернулись, поэтому твои люди получат бочонок там, в замке. В полное ваше распоряжение, от меня и рыцаря Керси. Ты порадовал нас и вообще молодчина!
– Покорный слуга вашего сиятельства!
– Пей и ступай, дальше мы с рыцарем сами посчитаемся заслугами. Погоди. А это целиком отдай вознице, пусть один допьет, ему полезно будет. Керси, ты-то будешь вино?
– О, нет, только не сейчас! Может, за ужином, но здесь – нет.
Огромный и словно бы всегда сердитый лицом Керг любил горячительное и не собирался ждать ужина: он осклабился во весь рот, двумя щелчками подбил усы повыше, чтобы не намочить, в левую руку взял кувшин, правой поднес к лицу рог – бульк, бульк, бульк – кубок опорожнен! Осчастливленный, поклонился в пояс молодому князю и пошел к своему егерскому костру. Вино – пустяк, еще ведь потрафы будут, князь Докари милостив.
– Продолжим. Наших застреленных – ровно тридцать. Пятнадцать черных, пятнадцать зеленых стрел. Так, Керси?
– Вроде бы так. Вожак – твой.
– Зарубленных – девять секирою, десять мечом.
– Эх… верно.
– Однако, одного цераптора егерям пришлось приканчивать отдельно, ибо меч ссек ему передние лапы, но сие не помешало ящеру попытаться убежать. Так что, по-строгому, и здесь счет ровный.
– Но, Докари… ваша Черника цела и невредима, в то время как у моего Севера живот в двух местах поцарапан… Неглубоко, но все же…
– Поцарапан, но как может быть поцарапан не от клыков и когтей, а от веток во время скачки по густому лесу, а кроме того – заклинания и мази сделали свое дело, ваш Север вновь в полном порядке.
Разбирая итоги охоты, оба юноши и не заметили, как перешли на вы, однако в этих церемониях не было ни зависти, ни раздражения, просто увлеклись расчетами и разволновались.
– И все-таки, моя вина, что я так близко подпустил к себе и к Северу этих гадин.
– Керси, имей совесть. – Докари опять еле заметно улыбнулся. – Ты выручал возницу, тут уж не до осторожности. Кстати сказать, его спас ты, и никто другой. Более того, не просто спас, но создал немыслимой красоты удар секирою! Сходу, из неудобного положения, одним взмахом, поперек и пополам! Так что… при прочем остальном равенстве успехов, победа в этой охоте твоя, по праву.
Керси густо покраснел, ибо он не был вполне уверен в правильности вывода. Князь Докари Та Микол вообще подавлял его своей… своим…
– Знаешь, Кари. Я с детства был уверен, что я дворянин до мозга костей, непревзойденный воин и вообще…
– Так и есть.
– Угу. Но глядя на тебя, я воочию вижу, что такое аристократ, и сам себе кажусь косолапым деревенским увальнем! Ты всего лишь несколькью годами старше меня, но из тебя прямо таки сочится многотысячелетняя аура твоего сверхаристократического рода. Наши маркизы Короны тоже родовиты будь здоров, не хуже твоего, но они… проще, прямее, первобытнее. И эта разница между нами с тобой удручает меня время от времени, честно признаюсь.
Докари расхохотался белозубо и от избытка чувств даже стукнул кулаком по кошме, нежной зеленью плеснул с безымянного пальца перстень, подарок невесты (иных украшений Докари не носил вовсе, ни на руках, ни на груди, ни на лице).
– Керси, дружище, ты забываешь, что я еще совсем недавно был простолюдином, из нижайших, и нисколько не жалею об этом, и всегда радуюсь, когда меня называют Лин. Правда, сейчас даже Ромеро, мой шут, избегает упоминать это прозвище. Видимо, матушка проведала и тайком сделала ему внушение. Да я и во Дворце в голос повторю: был простолюдин – и этим горжусь. И свою невесту Уфани Гуппи я полюбил, когда она тоже назвалась горожанкой Уфиною и женился бы на Уфине, хоть там небеса рухни. Так что, давай не будем тягаться предками, тем более на честной рыцарской охоте. Ты победил – и это еще одна бесспорная истина.
Керси пошмыгал носом, примериваясь, как бы, не теряя достоинства, согласиться с этим… все-таки, незаслуженным подарком, – и вдруг вспыхнули глаза, нахлынули воспоминания:
– Это было нечто, Кари! Он как прыгнет с правых полозьев, когти в два веера! Я подскакиваю, такой, ну, думаю: всё! А сам думаю: погоди! Ни с левой неудобно, ни с правой! Я – вот здесь, а он – вон где! Я чуть вперед! А ждать-то нельзя! И вдруг я увидел! Кари, мне как будто боги внушили: вот так изогнись и сюда бей! Мне словно сам Ларро подсказал, под каким углом и каким замахом рубить! Я даже заранее понял, как именно руку тряханет! Я клянусь! Шших! – и получилось! Я даже тулуп ему не оцарапал, представляешь!
– Еще бы. Когда мы вернемся в Океанию, я примусь хвастаться, что лично видел этот удар. И мне будут завидовать, Керси, уверяю тебя. Начнем с отвара?
– Как скажешь, я не голоден. Вру, побери меня наф! Жрать хочу, сил нет! Это от переживаний. Ух, хороша охота! Давай отвар, мясо, хлеб, кашу, тулуп – все съем. Только церапторов есть не буду – уж больно они вонючие.
– Падальщики суть, оттого и смрад. Но, как видишь, и охотою не брезгают. Однако, нынче преглупые охотники сами стали падалью. А поесть у нас найдется, обед будет не хуже чем в замке. Да, Гвоздик?
Гвоздик заурчал в ответ, рыкнул свирепо и сразу захныкал как можно более жалобно: он не очень хорошо разбирал человеческие слова и вовсе не умел говорить, но святость обеденной трапезы должны бы
