— Попробуйте!
— Над вашим предложением стоит подумать, — сказал Юрий Юрьевич, глядя куда-то мимо профессора. — Пожалуй, сделаем так…
Прошло еще несколько секунд. Сергей Павлович терпеливо ждал. Ветер, влетая через открытую фрамугу, надувал занавес. Сергею Павловичу показалось, что сейчас этот занавес будет раздвинут и начнется представление.
— В клинике имеется несколько безнадежно больных, — глухо сказал Юрий Юрьевич. — Их жизнь, даже с помощью известных мне сильнейших стимуляторов, можно продлить лишь на несколько часов, может быть, на несколько дней, в зависимости от состояния больного. Этого может быть достаточно, чтобы завершить какие-то дела, выполнить последнее желание.
Сергей Павлович уже догадывался, что задумал этот странный врач, и на его лице появилось выражение недоумения.
— И вы предскажете последнее желание?
— Попробую.
Тишина была короткой, как отдых между двумя перебежками под огнем противника, и пахла порохом.
— Но вы поможете мне собрать информацию о них, — взгляд Юрия Юрьевича уперся в переносицу собеседника. — Необходимо будет поговорить с их родными, друзьями.
— Попытайтесь убедить больных, чтобы они разрешили прикрепить к своей одежде миниатюрные телепередатчики, и тогда киноаппараты в студии нашего института запишут на пленку все их действия, — подсказал Сергей Павлович. — А мы просмотрим пленки и сравним их с вашими прогнозами. И вы убедитесь…
— И мы убедимся, — поправил его Юрий Юрьевич. Юрий вместе с Сергеем Павловичем вошли в лабораторию, которой руководил профессор биохимии Евгений Сергеевич Кравцов. Кабинет руководителя пустовал уже несколько месяцев — Евгений Сергеевич находился в больнице, которую совсем недавно покинул Сергей Павлович. На вешалке в кабинете висел снежно-белый халат.
Кравцова замещал Виктор Васильевич Кустович, широкоплечий здоровяк лет двадцати пяти с облупившимся от загара носом. Большинство сотрудников обращались к нему просто по имени.
Сергей Павлович представился, познакомил с Кустовичем Юрия, потом сказал:
— Вам привет от Евгения Сергеевича.
Сотрудники лаборатории разом повернулись к ним.
— Вы давно видели шефа? — спросил худощавый парень.
— Позавчера, — ответил Сергей Павлович. Юрий в это время рассматривал приборы и аппараты. Особое его внимание привлекли рефрактомеры. Он подошел к одному из сотрудников, наклонился, заглядывая через плечо в окуляр прибора.
— Как он себя чувствует? — спросил у Сергея Павловича Кустович.
— Было очень плохо. Сейчас намного лучше, — не моргнув глазом, ответил Сергей Павлович. — Дня через два, возможно, выйдет на работу.
На широком, как луна, лице Кустовича, сменяя одно другое, появились выражения радости и озабоченности.
Юрий подметил торжествующий взгляд одного из сотрудников, обращенный в сторону Кустовича. Кто-то произнес:
— Ну, братцы кролики, начинается великий аврал! Кустович ответил на немой вопрос Сергея Павловича:
— Знаете, у каждого крупного ученого есть работа, которую он считает главной и во что бы то ни стало стремится ее завершить. Евгений Сергеевич создал теорию, против которой выступили некоторые ученые. Оставалось поставить решающий опыт. И вдруг он заболел.
Сергей Павлович стал расспрашивать о теории, о спорах вокруг нее. Кустович охотно рассказывал. Иногда слово-другое вставлял кто-либо из сотрудников.
После посещения лаборатории Сергей Павлович и Юрий направились на квартиру Евгения Сергеевича.
— Женю многие не понимали, — начала рассказывать жена Евгения Сергеевича. — Даже в его лаборатории не все были за него. Что ж, новое всегда рождается в трудностях, — вздохнула она, иронически-покорно нагнула голову и развела руками, явно переняв этот жест от мужа, — за новое драться нужно! Эта борьба отняла у Жени здоровье, я уж не говорю о времени. Дома мы его почти не видели. Однажды полгода был в командировке на Дальнем Востоке, в другой раз — на год застрял в Австралии. В свою лабораторию звонил каждую неделю, домой — раз в месяц. А прилетел — прямо с аэропорта в лабораторию. Поверите ли, просиживал там до ночи. Такой уж это человек…
Юрий вынул из кармана блокнот, что-то быстро записал в нем. Сергей Павлович мельком взглянул на листок. Там было написано: «Поспешит в лабораторию, поставит решающий опыт для доказательства своей теории».
В кинозале Института философии было сумрачно и неуютно. В первом ряду сидели два зрителя. Юрий, подавшись вперед, неотрывно смотрел на экран. Сергей Павлович все время поглядывал на него, но заговорить не решался.
Они видели на экране, как Евгений Сергеевич, высокий и, видно, когда-то широкоплечий, но теперь сутулый, вышел из клиники вместе с женой и дочерью. Он сказал что-то жене и стремительно, как-то по журавлиному выбрасывая длиннющие ноги, направился к будке телефона-автомата. Жена и дочь шли следом.
Камера показала наплывом, крупно его руку со вздутыми венами и узловатый указательный палец, набирающий номер на телефонном диске.
— Звонит в лабораторию, — прошептал Юрий.
— Кажется, и в самом деле… — уныло сказал Сергей Павлович, откидываясь на спинку скамьи.
Евгений Сергеевич быстро заговорил в трубку телефона:
— Виктор? Да, да, это я. Нет, не совсем здоров. Но это неважно. Виктор, я ненадолго заеду домой и через два часа буду в лаборатории. Начинайте подготовку к опыту… — Его лицо чуть напряглось, шевельнулись тяжелые крылья носа. Затем он сказал быстро, словно боясь передумать: — Нет, не заключительный опыт. Он не нужен. К сожалению, вы правы: моя теория неверна в самих посылках. Да, да, я пришел к такому выводу. Неважно когда. В последние дни. Мы поставим первый опыт для проверки вашей гипотезы.
Евгений Сергеевич повесил трубку на рычаг, вышел из будки.
Жена напустилась на него:
— Ты сошел с ума! Что ты наделал?
— То, что давно следовало.
— Почему же ты не сделал этого давно? Евгений Сергеевич устало махнул рукой:
— Прежде надо было все хорошенько обдумать. В больнице у меня было достаточно времени.
На его непреклонном лице разгладились резкие складки, оно стало мягче. Он медленно произнес:
— Собственно говоря, дело не в том, что было много времени. Скорее наоборот: соль именно в том, что его оставалось слишком мало… И уже не нужны чины, должности, престиж. Вот тогда на многие вещи смотришь совсем по-иному и решаешься на то, на что… Ну да ладно, не будем заниматься самокопанием. Для этого нет времени.
— Слишком большой ценой оплачивается, — сказал Сергей Павлович. — Грустно.
Юрий повернул к нему лицо. По глазам было видно, что он думал о том же. Рука его потянулась к карману, демонстративно вынула блокнот и раскрыла его на нужной странице. Хотя в зале был полумрак, озаряемый лишь цветными вспышками экрана, Сергей Павлович разобрал четкий почерк Юрия: «Поспешит…» Юрина рука жирной линией подчеркнула вторую половину фразы предсказания: «Поставит решающий опыт».
Об Антоне Торецком все говорили одно: «Великий артист. Жизнь для сцены». И сам Торецкий,
