их.
Мальчик вернулся к костру. Подбросив сучьев в огонь, он прилёг. Тревожные мысли не покидали его. «Этот человек карфагенянин, раз он клянётся Тиннит. Но кто из моряков изменил Ганнону?»
Наступил рассвет. Тонкие струйки дыма стлались по земле, щекотали ноздри спящих. Люди поднимались. В тумане двигались закутанные фигуры. Мальчик бросился на поиски Ганнона. Суффет спал рядом с Малхом на ложе из ветвей тополя. Он широко раскинул руки. Лицо его было спокойно и ясно, как у человека, видящего хороший сон. Мальчику жаль будить суффета, но он должен это сделать. «Надо его предупредить об опасности», — думал Гискон.
Внимательно выслушал Ганнон рассказ мальчика. Он, конечно, предполагал, что Стратон будет искать Синту: ведь недаром Магарбал послал Стратона вместе с колонистами. Но вот они уже почти у цели, а Стратону даже не известно, на каком корабле Синта. Что же теперь предпримет жрец? Ведь он останется здесь, а Синта поплывёт вместе с ним, Ганноном. Она станет недосягаемой для жреца. Правда, у жреца есть сообщник. Кто он? Но если даже этот человек окажется с ним на одном корабле, будет ли он опасен?
— Благодарю тебя, Гискон. — Ганнон положил руку на плечо мальчику. — То, что ты узнал, для меня очень важно. Я буду искать этого человека. И ты мне в этом поможешь.
— Господин! — взмолился Гискон. — Возьми Синту на свой корабль! Я, если ты это прикажешь, не отойду от неё ни на шаг.
Ганнон улыбнулся:
— Хорошо! Отправляйся к ней. И, как только мы снимемся с якорей, скажешь кормчему, чтобы он спустил чёлн. Я буду ждать вас обоих на «Сыне бури».
Мальчик бросился к лодкам.
Мыс Солнца
Весь день стучали топоры. Удары их повторяло на все лады эхо. Казалось, море и скалы перекликались друг с другом, как кормчие на плывущих в тумане кораблях.
Моряки и колонисты рубили лес и подтаскивали его к мысу Солнца. На этом глубоко вдающемся в море клочке земли и решили воздвигнуть храм Дагону. Стратон будет верховным жрецом нового храма.
В полночь, когда многие уже спали, а Ганнон с Мидаклитом сидели у костра, вдруг стало совершенно темно.
— Смотрите, что делается с луной! — закричал кто-то.
Диск луны покрылся тенью, которая стала быстро расти. Вскоре на небе сверкал лишь один узенький серп.
Ганнон знал, что затмение предвещает страшные бедствия, кровавую войну, мор или неурожай. Тогда жрецы заявляли, что Тиннит сердится на людей, и устраивали молебствия и жертвоприношения, чтобы умилостивить богиню. Кладовые храма наполнялись новыми богатствами.
«Чего доброго, — думал в тревоге Ганнон, — Стратон вздумает объявить, что богиня Тиннит гневается на карфагенян за то, что они похитили её жрицу, он может потребовать её выдачи. Жрец ещё может заявить, что мыс Солнца — неудачное место для храма, и откажется покинуть корабль».
Был взволнован и Мидаклит, но совсем по другой причине:
— Она кругла, она кругла…
— О чём ты, учитель? — спросил в тревоге Ганнон.
— Тень на луне кругла! — воскликнул эллин. — Какой же я глупец, что раньше не придавал этому значения! Теперь я понимаю, почему она кругла.
— Почему же? Отвечай.
Эллин задумался.
— Пока я тебе ничего не скажу. Надо понаблюдать за звёздами, и если мои предположения подтвердятся, тогда я не напрасно проделал весь этот путь.
Ганнон огорчённо вздохнул.
Ночь прошла в тревожном ожидании.
Что принесёт утро?
И вот наступил час утренней молитвы. Стратон молился наравне со всеми. После окончания молитвы жрец подошёл к Ганнону и попросил у него людей для работы.
Ганнон облегчённо вздохнул. «Может быть, Стратон проспал затмение?» — подумал он.
Но вскоре им вновь овладела тревога. «Нет, Стратон, конечно, знает о затмении, — думал Ганнон. — Но, если он его не использует в своих целях, значит, у него есть какой-то другой план захвата Синты, план, в котором главная роль будет принадлежать не ему, а тому, кто клялся тогда Тиннит. Кто же он?»
В полдень храм был освящён. Моряки и колонисты с обнажёнными головами окружили святилище. Оно ещё без кровли и стен, но в центре его, как это полагается в каждом храме, возвышались два деревянных столба. Они означают ворота, через которые каждодневно входит и выходит солнце! Это Столбы Мелькарта!
— Я слышал, — сказал Мидаклит, — что в храме Тира колонны сделаны из чистого золота, а верхушки их — из смарагда.
— И эти колонны я заменю столбами из золота, — торжественно произнёс Ганнон. — Пусть славится этот храм. Пусть он соперничает с самыми прославленными святилищами. Недаром он воздвигнут там, где ещё не ступала нога карфагенянина.
Стратон бормотал слова молитвы и поливал колонны водой из священного сосуда.
Торжественно звучали в тишине слова гимна солнцу:
Колонисты ставили перед храмом глиняные фигуры овец и свиней. Их вылепил Мисдесс. Священными обычаями предков разрешалось заменять приносимых в жертву животных их изображениями.
Моряки бросали на землю браслеты, серьги, ножные кольца. Мелодично звенело серебро. Перед выходом в океан они не скупятся. Морю платят добровольную дань, чтобы оно, как жестокий властелин, не вырвало её силой.
Звучал рог, сзывающий людей к лодкам. Ганнон простился со Стратоном. Глаза жреца светились недобрым блеском, уголки губ были опущены.
Когда Ганнон поднялся на борт «Сына бури», гребцы уже сидели у вёсел. Мастарна что-то кричал им, размахивая плетью. Матросы поднимали из воды якоря, подтягивали реи, привязывали плетёными ремнями паруса.
Задвигались вёсла. Под килем шумели волны. Люди на берегу махали руками, что-то кричали.
Ганнон смотрел на оставшихся колонистов с чувством грусти. За время плавания он сдружился со многими. Как теперь сложится их жизнь? Только со Стратоном Ганнон расстался без всякого сожаления.
Малх подал сигнал. Корабль развернулся, чтобы встретить челнок, спущенный с ближайшей к нему гаулы.
Синта поднимается на палубу. В её длинных чёрных ресницах трепещут солнечные лучи. Счастье, ты явилось!
Невесту Ганнона окружают моряки. Лица их приветливы.
— Да будет между вами вовеки любовь, — говорит Малх, прикладывая ладонь к груди. — Человек без любви как лодка без вёсел, как гаула без парусов.
