Гуда получил свою долю.
Голова невыносимо болела. Глаза слезились. Сухие губы потрескались. Язык распух и, казалось, прилип к нёбу. Скоро он не сможет поместиться во рту. Кожа лица воспалилась. Даже Гуда, животное пустыни, страдал от жажды. Он плёлся рядом с маврузием, тяжело дыша, Бокх разговаривал со львом, как с человеком:
— Терпи, Гуда! Мы скоро отыщем колодец. Там будет много воды. Ты наклонишься и увидишь льва, своего брата. Ты будешь пить из его уст.
Какие-то странные видения отягощали мозг Ганнона. Он видел скалы с раскачивающимися пальмами, строения, напоминавшие ему храм Тиннит, откуда он похитил Синту. Он протягивал руки, и пальмы и строения исчезали, как письмена, смытые влажной губкой. То ему казалось, что он на корабле. Волны бьют в борта, и солёные брызги обдают лицо Ганнона. «Поднять паруса!» — кричит он. Но нет, это не палуба корабля, а колеблющийся под ногами песок, не брызги, а сухие, колкие песчинки. Ганнон еле передвигал ноги. Смерть казалась ему желанной.
Но вот песчаные дюны остались позади. Люди медленно поднимались по склону. Оголённые разломы почвы напоминали трещины на корке засохшей лепёшки. Белая едкая пыль при малейшем порыве ветра била им в лицо. Ноги скользили. Мидаклит падал. И каждый раз ему помогал подняться Бокх. Наконец Ганнон и его спутники поднялись на холм. Их глазам предстала голубая волнистая полоса. Они шли к ней, а она не исчезала, не таяла в раскалённом воздухе.
— Море! — крикнул Ганнон, но вместо крика из его воспалённой гортани вырвались какие-то хриплые звуки.
Издали море казалось неподвижным, волны блестели, как чешуйки слюды на изломе камня.
Мидаклит простирал вперёд руки, что-то беззвучно шептал.
— Деревья! — Маврузий показал рукой вправо.
Да, там был лес, а где лес, там вода. Мысли о смерти, только что одолевавшие каждого из путников, мгновенно исчезли.
Вскоре они пили холодную, прозрачную воду из впадавшего в море ручья. Бокх, сбросив одежду, лёг в ручей, чтобы иссушенная солнцем кожа впитала влагу. Карфагеняне прислушивались к журчанию воды, внимали её вечной, прекрасной песне.
Вода! Нет слов, чтобы тебя описать и прославить. Ты самое большое богатство на земле, ты счастье, ты сама жизнь!
— Только в пустыне, — говорил Мидаклит слабым голосом, — я понял правоту мудреца Фалеса. А он говорил, что в основе жизни лежит вода.
Весь этот день путники провели у ручья, дав себе отдых. С горечью вспоминали они о Малхе, взятом пустыней. Как бы радовался он морю!
Ещё два дня пути, и карфагеняне стояли на берегу залива. На этой поляне совсем лишь недавно они раскладывали товары для немого торга. Вон там стояла их лодка. Ещё не развеялся пепел их костра! Но сколько бед обрушилось на их головы. Как на ладони была видна Керна. Лес не давал возможности увидеть дома колонистов и крохотную бухточку, в которой стоял тогда «Сын бури». Надо держаться правее.
— Что это там? Корабль со спущенными парусами?
— «Сын бури»! — воскликнул Мидаклит.
— «Око Мелькарта», — произнёс Ганнон с дрожью в голосе.
Нельзя было понять, радуется ли он тому, что Адгарбал выполнил его приказ и благополучно привёл гаулу, или скорбит, что не произошло чуда и у Керны нет «Сына бури».
Утром колонисты Керны и моряки с «Ока Мелькарта» увидели на берегу залива дымок. Решив, что чернокожие привезли золото для обмена, карфагеняне быстро снарядили лодку с товарами.
Появление Ганнона и его друзей было настолько неожиданным, что у Адгарбала захватило дух, и мгновение он смотрел на них с ужасом и недоверием, словно увидел призраки. Они и в самом деле были похожи на духов — бледные, измученные голодом, жаждой, горем. Казалось, вот-вот они растворятся в воздухе, как голубоватый дымок костра. Как они здесь оказались? Где их корабль?
Ганнон начал свой рассказ. Видно было, что воспоминания причиняют ему боль. Он часто останавливался, закусывая обветренные губы, опуская глаза. Дойдя до гибели Малха, он повернулся лицом в ту сторону, где погиб старый моряк, и из уст его вырвались бессильные проклятья.
— Как же двум пиратам удалось увести корабль? — недоуменно воскликнул Адгарбал, когда Ганнон закончил свою грустную повесть.
Ганнон закрыл глаза и провёл пальцами по лбу, словно стирая ими что-то.
— Все дни я думаю об этом, — ответил он после долгой паузы. — Многое мне непонятно. Но в одном я не сомневаюсь: Мастарне помогли гребцы. Ключи от оков у него. Да и рабов легко соблазнить обещанием свободы. Нападение было неожиданным, и схватка на корабле должна была длиться недолго.
— Не горюй, Ганнон, — ободрял его Адгарбал. — Теперь у тебя есть гаула. Мы поплывём, куда ты прикажешь. Мастарне от нас не уйти. У него нет матросов, а если он дал свободу гребцам, они не сядут за вёсла. К тому же у Столбов Мелькарта — наши корабли.
— Но пират поплыл на юг, — перебил Адгарбала Мидаклит. — Мы сами видели корабль, плывущий к югу. И если ты не был южнее Керны, то это мог быть только «Сын бури».
— Мы найдём этого Мастарну хоть в царстве теней! — воскликнул Адгарбал.
Ганнон с благодарностью взглянул на ныряльщика. «Нет, я не ошибся в этом человеке», — думал он.
Этот день принёс ещё одну неожиданность. Лев не захотел садиться в лодку. Гуда впервые вышел из повиновения. Он мотал головой, рычал и колотил себя по бокам кисточкой хвоста.
Маврузий подошёл к Ганнону:
— Прощай! Мой брат, — он показал на Гуду, не спускавшего с хозяина глаз, — не хочет больше плыть по Большой воде. Он создан для лесов и пустыни, а не для волн и бурь.
Ганнон понял: маврузий не покинет своего четвероногого друга, море им обоим так же чуждо и враждебно, как ему самому чужда пустыня. Подойдя к маврузию, он крепко обнял его.
Бокх проводил карфагенян до самой лодки и помог столкнуть её в воду. Ещё мгновение, и лодка уже качалась на волнах. Адгарбал грёб плавными, однообразными движениями, а Ганнон и Мидаклит не отрываясь смотрели на уходящий берег. Там остались их друзья, которым они были обязаны жизнью. Долго виднелся неподвижный силуэт Бокха и стоящего рядом с ним льва. В косых лучах заходящего солнца Гуда виделся не песчано-жёлтым, как прежде, а огненно-красным. Было что-то грозное в его позе, в широко расставленных лапах, в гордо закинутой голове. Казалось, зверь учуял запах невидимого противника где-то во вздыбленных волнах и бросал ему молчаливый вызов.
Затерянный остров
Буря
Сильный ветер надувал паруса и гнал судно вперёд. Две его заострённые мачты покачивались, точно две пальмы на равнине. За кормой крутилась белая лента кипящей пены.
Как приятно ощущать себя частицей этого огромного, вечно колеблющегося мира, знать, что никто до тебя не разрезал килем эту волну, не дышал этим влажным воздухом.
Ганнон пробыл в Керне ровно столько, сколько было необходимо для снаряжения гаулы. Сочувствие, встреченное им среди матросов, вдохнуло надежду. Он мог рассчитывать на их помощь. Конечно, он понимал, что найти след «Сына бури» в океане труднее, чем отыскать бусинку в песчаном холме. Но он
