понравиться.
– Садитесь, – сказал Ефимов. – Кому мы подбрасывали информацию про полигон в Тиходонском крае и про прекращение переговоров с китайцами?
Евсеев вскочил.
– Катранову, товарищ генерал!
Генерал кивнул.
– Так вот, информация по каналу Катранова прошла к американцам, на самый высокий уровень, – Ефимов похлопал рукой по шифротелеграмме. – Делайте выводы, капитан. И планируйте завершение операции.
Евсеев смотрел на него, едва сдерживая счастливую улыбку.
– Так точно. Вас понял, товарищ генерал…
– Понял он, – вздохнул Кормухин. – Я прошу прощения, товарищ генерал, но если бы ему не подсказали старшие, гм… товарищи, носом не ткнули…
– То есть? – поднял брови Ефимов. – Лично я ничего не подсказывал капитану Евсееву. Он сам грамотно ведет розыск…
– У одного из фигурантов, у Мигунова, сынок лыжи навострил ни много ни мало – в Париж! – напористо продолжал Кормухин. – Я говорю, что надо его
– Да мы всегда так делали, это основа основ безопасности!
– Но времена-то меняются, – тихо сказал Евсеев. – А в новые времена старые методы не годятся…
– Вот вам, пожалуйста! – Полковник обличающим жестом указал на Евсеева, как будто предлагая полюбоваться таким дремучим кадром.
– А что он за парень, этот сынок?
– В подробности я не вникал, но самого факта достаточно, – буркнул Кормухин.
– Разрешите, товарищ генерал… Родион Сергеевич Мигунов: хороший парень, отличник, прекрасные характеристики, языки знает, гранты в Сорбонне получал. Перспективен для дальнейшего обучения по культурному обмену. Прямых улик против его отца не имеется. А в свете последней информации – тем более…
– Да как ты не поймешь, что это против всех правил! – почти закричал Кормухин.
– Доступ к секретной информации у него есть? – спросил Ефремов у Евсеева. На начальника отдела он не обращал внимания.
– Никак нет. Никаких режимных ограничений.
– Ну и все, пусть едет. Времена-то действительно новые!
Генерал махнул рукой на открывшего было рот Кормухина.
– Всё, всё. Дела важнее слов. Надо готовить доказательственную базу. Идите, работайте!
Выйдя от генерала, Евсеев сразу направился в лабораторию фонографических экспертиз. Старший научный сотрудник Дратько в одиночестве сидела за монитором, на котором прыгали несколько не совпадающих зигзагообразных линий.
– Здравствуйте, Людмила Геннадьевна, – подчеркнуто официально сказал капитан Евсеев.
– Здравствуй, Юра! Что-то ты совсем меня обходишь, – обиженно констатировала лингвоэксперт и поднялась навстречу, поправляя прическу и призывно запрокинув голову.
Короткая верхняя губа приоткрывала влажные зубы, придавая лицу ждущее выражение.
– Что ты, Лю… И не думал.
Он знал, что под чистым выглаженным халатом и всем остальным у Людмилы Геннадьевны смугловатая кожа, подтянутая фигура спортсменки и твердая девичья грудь. А выше левой коленки, примерно на середине бедра – короткий белый шрам: когда-то вцепился мертвой хваткой соседский мопс.
– Пойдем куда-нибудь вечером? – улыбнулась она. – Я давно в кино не была…
– Сегодня вряд ли, – представление о висящем в ее промежности мопсе сбивало боевой настрой. Зря она рассказала все так подробно.
– Может, в конце недели. А что с моей экспертизой?
Лю вздохнула.
– Пока ничего. Мы еще никогда не идентифицировали голоса с разницей в тридцать лет. На фонограмме очень много изменений, а после той ошибки с Рогожиным никто не хочет рисковать. Профессор Чикин считает, что можно выделить основную составляющую голоса, которая не меняется на протяжении всей жизни. Но для этого надо разработать специальную компьютерную программу.
– И что?
– Сейчас мы этим и занимаемся. Но сколько понадобится времени – неизвестно.
– Ладно, спасибо, – Юра повернулся к двери.
– Заглядывай, звони, – сказала ему в спину старший эксперт.
Старший следователь по особо важным делам подполковник Званцев был педантичен до занудства. Но дело свое он знал хорошо и обыск организовал по всем правилам. Работали одновременно три группы: в каждой оперативник, эксперт и двое понятых. Кухню, службы и две комнаты уже отработали, но ничего заслуживающего внимания не нашли.
– Не понимаю, как так можно, – в сотый раз повторяла заплаканная Ирина Катранова. – Какой шпионаж? Он же был героем, генеральского звания ожидал… Всю жизнь на износ работал, даже сердце не выдержало… Еще похоронить не успели, а тут обыск… За что же мне такое?
По-человечески ее можно было понять. Но эмоции – одно, а дело – другое. Поэтому, покончив с гостиной, Евсеев со своей группой перешел в спальню. Званцев зашел следом, привычно отдавая указания:
– Шкаф, белье, подоконник… А-а-а, тут цветы – проверить в горшках…
Евсеев полез в папку за очередным бланком. Его взгляд уперся в ксерокопию прокурорского постановления.
«…4 ноября 2002 года из ресторана „Пирогов“ в шестую клиническую больницу был доставлен в коматозном состоянии Игорь Васильевич Катранов, который 5 ноября скончался, не приходя в сознание. Причиной смерти явился обширный инфаркт миокарда.
В ресторане он находился со своими знакомыми Семаго и Мигуновым, которые подтвердили, что Катранов был возбужден, нервничал, жаловался на боли в сердце, но, тем не менее, употреблял спиртные напитки.
Его жена И. Н. Катранова пояснила, что у мужа были неприятности по работе, в связи с чем он волновался, переживал, устроил дома семейный конфликт, во время которого держался за сердце.
Таким образом, доследственной проверкой установлено, что смерть Катранова И. В. носит естественный характер.
В связи с изложенным постановляю:
В возбуждении уголовного дела отказать, в связи с отсутствием события преступления.
Странно все… Носков и Сперанский позвонили Катранову и погибли. А тут он и сам скоропостижно умер. Странно…
– Есть сработка! – воскликнул эксперт, глядя на детектор электронных схем с мигающей красной лампочкой. – Где-то в районе окна…
Следователь напрягся, и его рот еще больше стал похож на куриную гузку.
– Или в цветах, или под подоконником, – уверенно сказал Званцев. – Позовите хозяйку!
– Да, точно, в этом горшке…
– Понятые, подойдите ближе!
Через минуту следователь вытащил пинцетом испачканную в земле флеш-карту.
– Вы можете объяснить, что это такое? – спросил он, и в голосе отчетливо слышались торжествующие нотки.
– Не-е-ет… – Ирон побледнела и медленно опустилась на кровать. – Нет! Это не наше! Я сама и сажала,
