путешественников из недалекого прошлого. Когда в моду вошли французские удлиненные прически, «топтуны» щеголяли бритыми затылками в стиле 40–50-х; когда к середине семидесятых молодежь отпустила байроновские кудри до плеч, «наружка» позволила себе пару лишних сантиметров над ушами; в восьмидесятых с их пестрыми челками, налезающими на глаза, и высокими затылками сотрудник НН уже походил на человека из эпохи ранних «Битлз»… Да и работали там, как правило, люди за тридцать, неудачники-прапорщики, представители так называемого низового звена, давно махнувшие рукой на карьеру и служебные перспективы, но хваткие и злые: вцепится – не сбросишь.
Да, жизнь в России меняется. «Топтун» всегда был квинтэссенцией обычного человека из толпы, не привлекающего к себе лишнего внимания. Но если раньше, в течение многих десятилетий, это был практически один и тот же немолодой и несвежий мужчина, в мешковатой одежде темно-серых тонов, то сейчас, на заре двадцать первого века, что-то настолько перекосилось в консервативном российском обществе, что вот эта жизнерадостная парочка оранжево-зеленых «унисексов» и в самом деле способна смешаться с толпой.
Русские что – помолодели? Похорошели? Повеселели? Или просто здесь стало модно быть патриотом – точно так же, как носить унифицированную бесполую одежду?.. Ох-хо, не к добру это. Патриотические настроения в русском обществе обычно появляются перед большими войнами, как правило – мировыми.
В одиннадцать семнадцать, с опозданием на две минуты, вернулись Мэри Бинтли и Кевин Роу. Остановились перед витриной. Роу закурил, рассеянно глядя в сторону площади, его нос покраснел и словно раскис от холода. Бинтли что-то говорила ему – похоже, она здорово злилась. Роу время от времени кивал головой, пожимал плечами, но даже не повернулся в ее сторону. Ну и дурак, подумал Лернер. Для Мэри Бинтли холодный московский климат и злость явно на пользу: посвежела, разрумянилась, темные глаза сверкают. Лернеру она неожиданно понравилась. Есть в ней что-то такое, чего не увидишь ни на одном фото: внутренний стержень, спокойная сила. Если бы только не ее безалаберность…
В одиннадцать двадцать пять по Красной площади перед ГУМом прошлись дипкурьер Фил Монроуз с советником по культуре Каролиной Меоло. Монроуз раньше работал механиком в посольском гараже, и Лернер видел теперь, что это и был типичный механик, механик до мозга костей – он ходил загребая ногами, а руки держал на расстоянии от туловища, словно нес под мышками невидимые шины. На фотографии он выглядел гораздо интеллигентней. Но для того и были организованы эти «смотрины», чтобы Лернер мог оценить всех кандидатов вживую. Каролина Меоло, несмотря на испанскую фамилию и довольно удачное фото в досье, где она тянула на жизнерадостную «Мисс Техас», оказалась бледным хрупким созданием. Слишком хрупким, пожалуй.
Официант принес эспрессо и рюмочку ликера. Лернер глянул на часы – всего каких-то двадцать минут, чтобы выдоить кофеварку и длинную узкую бутылку, – взял двумя пальцами крошечную чашечку и осторожно отпил. Итальянцы пьют эспрессо в три глотка, а уроженцу Нью-Йорка здесь и на глоток не хватит. Теперь пригубить лимончелло… Вкус кофе перемешивался с ароматом маленьких итальянских лимончиков, создавая неповторимый вкусовой коктейль. Он удовлетворенно прикрыл глаза.
– Свежие газеты? – спросил официант.
Нет, спасибо, сегодняшнюю прессу Лернер успел прочесть… Ага, кстати, вот откуда в голове эта мелодия – мощная и плавная, как тело удава, «Get Back» Леннона-Маккартни. В «Нью-Йорк Таймс» писали, что некий московский банк, чье руководство, похоже, состоит сплошь из постаревших битломанов, закончил переговоры с Полом Маккартни о концерте в Москве, который завершит его мировое турне «Back In The World». Концерт должен состояться здесь, на Красной площади, в конце мая. Над площадью установят несколько огромных экранов, а здесь, в ГУМе, где тоже наверняка повесят дополнитель– ные плазменные панели, будет не протолкнуться. Интересно, подумал Лернер, сколько будет стоить в тот майский день это место у окна-витрины, где он сейчас сидит?
Кстати, концерт – это мысль! Много народа, легко раствориться в общей массе и уйти от наблюдения, а если применить грим, накладки, смену одежды… Да, это очень перспективный вариант! И Кремль под боком! Рок-н-ролл у Кремля…
Грант Лернер хоть и не был битломаном, но сэра Пола, шестидесятилетнего патриарха рок-н-ролла, недавно овдовевшего и снова женившегося на какой-то одноногой модели, уважал как своего рода коллегу, собрата по цеху. За простоту и прочность его конструкций, за напористый мажор и неожиданные, парадоксальные решения… Что там еще? Ну да, еще его лаконичность. И этот жесткий цикл поп-формата: запев, запев, припев, опять запев, уложиться в три-четыре минуты звучания, в девяносто—сто тактов. Словно короткая поножовщина в баре или быстрое соитие в лифтовой кабине… Но это кажущаяся простота…
Работа Лернера на финальной стадии тоже занимает совсем немного времени: операция продлится не дольше, чем майский концерт Маккартни на Красной площади со всеми «бисами» и неизбежными техническими антрактами. А этому будут предшествовать долгие недели кропотливой работы, со стороны кажущейся бессмысленной и нелепой, как сбор разваренных чаинок с краев кухонной раковины… И ждать до мая нельзя: в мае Зенит, скорей всего, будет сидеть в подземной тюрьме Лубянки… Значит, рок-н-ролл надо танцевать в другом месте. А вначале выбрать это место и отработать все детали.
Он пригубил лимончелло и жестом подозвал официанта.
– Мне нужна программа культурных мероприятий…
Официант неплохо владел английским, но слова «культурные мероприятия» поставили его в тупик.
– Простите, мистер…
Лернер щелкнул пальцами.
– Концерты, спектакли, выставки!
– А-а-а, – официант просиял. – Теперь понял. Сейчас принесу.
Через несколько минут Лернер раскрыл яркий глянцевый буклет, приглашающий господ иностранцев на самые изысканные мероприятия Москвы.
В работе Лернера есть немало общего с композиторским искусством. Так думает не только он сам, но и многие люди в центральном аппарате Фирмы, не раз аплодировавшие его выверенным гармониям и контрапунктам, которые позволили сохранить десятки жизней и оставить в неприкосновенности многие опасные тайны.
Коллеги почему-то уверены, что Лернер неплохо разбирается в мировой классике и более того – любит ее всем сердцем. Но это большое преувеличение. Как он может любить классику, если все ее сюжетные линии – от моцартовского Двадцать первого фортепианного концерта до Одиннадцатой симфонии Шостаковича – проходят через страдания и муки, а мажорный аккорд финала означает лишь, что главный герой уже где-то на небесах? Если бы Лернер хоть раз позволил себе такой финал, его бы давно отправили на пенсию или перевели в архив, перекладывать папки с бумагами…
Поэтому свои сюжеты он выстраивает иначе: никаких страданий и метаний, никаких осечек и неожиданностей, плавное, однообразное скольжение в мажоре и мощный жизнеутверждающий финал в штаб-квартире ЦРУ, где по поводу благополучного окончания операции открывается бутылка старого «Бароло». Здесь идеально подходит обычный рок-н-ролльный ритм на четыре четверти, пульсирующий, энергичный, на котором можно выстроить не только шквальные номера вроде «Get Back», но и тонкие, нежные мелодии, которые прозвучат не менее мощно… Вот в супруге Зенита и Мэри Бентли определенно есть этот ритм!
Одиннадцать тридцать пять, Лернер оторвался от буклета: на авансцене появились Гарольд Вернер и Лайла Хеффер, последняя пара из отобранных Лернером сотрудников посольства. Они кормили арахисом замерзших голубей на площади, потом забежали в кафе и выпили по чашке шоколада. Все это время оживленно болтали, без умолку, постоянно дотрагиваясь друг до друга и обмениваясь нежными улыбками. Бицджеральд говорил, что у них роман на стадии увядания… Что-то непохоже – в смысле увядания. Хорошая, симпатичная пара, с ними было бы легко работать. Может, перекрасить рыжеватого Гарольда? Подкачать тонковатые икры Лайлы? Можно обойтись толстыми колготками… Поработать над ее суетливой походкой?.. Хм, а куда деть бравурные звуки свадебного марша, волнами исходящие от этой жизнерадостной пары?..
Общий результат «смотрин» не радовал, но следовало выбирать из того, что имелось в наличии. И