– Ясно. Ловко придумано.
– Когда… Когда ты узнал? – Она старалась не расплакаться.
– Вчера днем.
Все закружилось у нее перед глазами. «Когда вступаешь в сговор с дьяволом, – часто говорил ей отец, – выигрывает только дьявол». Надо было его слушать.
Тремейн презрительно усмехнулся:
– Что ж, очень хорошо. Рад, что мы устранили все недоразумения относительно нашей с тобой порядочности в этой истории. Теперь ты, вне всяких сомнений, понимаешь, почему я уезжаю без тебя.
Умом – да. Но сердцем Джиджи чувствовала: она любит его, а он – ее.
– Знаю, сейчас ты на меня злишься, – сказала она вкрадчиво, осторожно – будто мышь, пробирающаяся мимо кошки. – Давай я через две недели приеду к тебе в Париж, когда ты…
– Нет.
Услышав решительное «нет», Джиджи похолодела. Но все же она не собиралась сдаваться без боя.
– Ты, безусловно, прав. Две недели – слишком короткий срок. Как насчет двух…
– Нет.
– Но мы же муж и жена! – в отчаянии прокричала Джиджи. – Так не может долго продолжаться!
– Позволю себе не согласиться. Очень даже может. Мы договорились жить раздельно – значит, и будем жить раздельно.
Джиджи никогда никого не уговаривала. Она со всеми говорила с позиции силы, даже со своей матерью. Но сейчас у нее не было выхода!
– Камден, пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не решай сгоряча, не перечеркивай наше будущее! Камден, заклинаю тебя! Ну что мне сделать, чтобы ты передумал?
Во взгляде маркиза было столько отвращения, что она почувствовала себя какой-то мерзкой тварью.
– Для начала можешь попросить у меня прощения, как того требуют вежливость и воспитанность.
Джиджи захотелось надавать себе оплеух. Конечно, он ждал, что она будет валяться у него в ногах и молить о прощении! Гордость огромным комком стала у нее поперек горла, но она проглотила ее. Ради него. Ради любви, от которой не могла отказаться.
– Прости меня. Прости, мне ужасно, ужасно жаль!
Тремейн немного помолчал.
– Неужели? В самом деле жаль? Или ты просто жалеешь, что попалась?
А какая разница? Если бы она не попалась, ей бы вообще не пришлось извиняться.
– Нет, я сожалею о том, что сделала, – ответила она, потому что именно это ему хотелось услышать.
– Прекрати мне лгать, – процедил Камден. Он произносил слова, словно выплевывал их сквозь зубы. – Прекрати мне лгать, – повторил он.
– Но я правда раскаиваюсь. – Ее голос дрожал, и она ничего не могла с этим поделать. – Пожалуйста, поверь мне.
– Нет, ты не раскаиваешься. Ты просто жалеешь, что больше не сможешь водить меня за нос, что тебе больше нет веры и что безоблачное семейное счастье упорхнуло у тебя из-под носа.
Джиджи начинала злиться. Зачем он потребовал от нее извинений, если не собирался их принимать? Зачем заставил унижаться понапрасну?
– Может, я и не сделала бы ничего подобного, если бы не твоя ослиная глупость! Я видела мисс фон Швеппенбург. Не знаю, что ты в ней нашел, но с ней ты был бы счастлив… как утопленник. Да она и не вышла бы за тебя, потому что во всем слушается свою мамашу. Она бесхребетная и…
– Довольно! – перебил ее Камден. – Неужели так трудно быть честной?
Джиджи вдруг почувствовала себя дурой. С какой стати ее потянуло говорить о мисс фон Швеппенбург?
– Желаю тебе удачи, – сказал маркиз. – Но лучше не попадайся мне на глаза – ни через два месяца, ни через два года, ни через два десятилетия.
Наконец до нее дошло, что муж не шутит и что ей не будет прощения.
Бросившись ему наперерез, она закричала:
– Пожалуйста, выслушай меня! Я не представляю, как буду жить без тебя!
– Так представь, – отрезал маркиз. – Как-нибудь проживешь. А теперь уйди с дороги. Позволь мне выйти.
– Ты не понимаешь!.. Я люблю тебя!
– Любишь? – усмехнулся Камден. – Выходит, во всем виновата любовь? Хочешь сказать, любовь затмила твой разум, заставила тебя пойти на подлый поступок, заставила лгать?
Джиджи вздрогнула. Муж бросил ей в лицо слова, которые она как раз собиралась сказать.
