Наконец Уилл коснулся руки Гиацинты.
– Не пора ли нам вернуться?
Если бы он слышал, как билось у нее сердце! Если бы сердце могло говорить!
– Я не хочу тебя торопить, – сказал он.
Гиацинта посмотрела на него и улыбнулась.
– А я хочу, чтобы ты поторопил меня.
Пробивающиеся через жалюзи полосы полуденного света ложились на ковер. Гиацинта стояла в центре комнаты, а Уилл снимал с нее одежду. Он поцеловал Гиацинту, но она не пошевелилась, охваченная сладостными ощущениями. Казалось, никогда раньше она не была так желанна и никогда еще к ней не прикасались так нежно. До этого момента она никогда не испытывала обожания и такого трепетного отношения к себе. Истинное блаженство пришло к ней только сейчас.
Через несколько дней, завершив свои дела, они освободились.
– Нам не обязательно сразу же лететь домой. Я обменяю билеты, и мы проведем здесь еще несколько дней. Ведь это наш медовый месяц.
Уилл составил список достопримечательностей, которые им хотелось посетить: мужской монастырь, каменный столб в Бретани, Мон-Сен-Мишель и нормандский пляж.
– Что-нибудь добавишь? Изменишь?
Гиа не возражала, но вычеркнула гостиницу, где останавливалась с Джеральдом в дождливую ночь.
– Это все в прошлом, – заметил Уилл, когда она рассказала ему, – и ты должна забыть об этом.
– Уже забыла.
Выехав из города, они направились на север, по очереди ведя машину. Когда дорога была спокойной, Уилл, сидя за рулем, держал Гиацинту за руку. Она чувствовала исходящую от него силу.
Они проводили восхитительные ночи. В гостинице, на балконе, они лежали в гамаке и смотрели, как гаснут звезды. В Мон-Сен-Мишель они слушали шум прибоя. Их дни были насыщены впечатлениями. В Бретани они фотографировали женщин в кружевных шляпках, ели знаменитые оладьи; с восхищением смотрели на древние загадочные каменные столбы, стоящие рядами на ровном поле. Уилла интересовало все – и лебеди на пруду, и небольшая художественная выставка в маленьком городке, и старики, играющие в экзотическую игру.
На пляже он сказал:
– Мой дед погиб здесь шестого июня сорок четвертого года. Это мой второй визит сюда.
С вершины скалы они оглядели песок и волны, орудийные окопы нацистов и молча удалились. На американском кладбище они увидели кресты, белевшие почти до самого горизонта. Гиацинта сочувственно прикоснулась к руке Уилла, желая поддержать его.
В последний вечер Гиацинта надела платье с короткими черными кружевными рукавами.
– Я не собиралась брать с собой ничего такого, – призналась она. – Думала, что буду обедать у себя в номере в купальном халате. Но Лина настояла.
– Я же говорил тебе, что она очень умная женщина. Лина верила в меня.
– Но она не знала моих чувств. Я никогда ни словом не обмолвилась ей о тебе.
Уилл улыбнулся и пошел к двери, но вдруг обернулся и внимательно посмотрел на Гиацинту.
– Сделай мне такую милость, никогда не подстригай волосы короче.
– Я и не собираюсь. Но почему?
– Мне нравится, когда они рассыпаны по подушке.
– Что ж, причина уважительная, – рассмеялась она.
В течение этой чудесной недели Гиацинта запретила себе думать о своих проблемах. И вдруг Уилл заметил:
– Ты почти не говоришь о детях.
– Разве? Я просто не хочу утомлять тебя, уподобляясь тем женщинам, которые без конца говорят о том, какие умные у них дети.
– Ну, меня не так легко утомить. Ты повидаешься с детьми до начала занятий в сентябре?
– Я навещу их. И моя мать тоже. Иногда мы ездим вместе.
– Детей не угнетает такая совместная опека?
– Мои дети радуются нам.
Заметив, что Гиацинта помрачнела, Уилл сказал:
– Прости. Я не хотел причинить тебе боль. Тут ничего не изменишь. Давай лучше наслаждаться жизнью. Давай выпьем за нас. – Они подняли бокалы и чокнулись. – За нас. За тебя и меня, навсегда!
Гиацинта смотрела на него поверх бокала. Такой нежный, такой мудрый и добрый. И вдруг ее кольнуло нехорошее предчувствие.
– В чем дело? – спросил Уилл. – О чем ты думаешь?
– О том, что это наш предпоследний день.
