ему предстояло сейчас выступить в роли дипломата, или шпиона, который, искусно играя словами, пытаясь разделить то, что должно быть сказано одному человеку и скрыто от другого, все время вынужден держаться настороже, дабы ненароком не сболтнуть лишнего и не вызвать тем самым катастрофы.
– Как я уже сказал тебе, я отправился в клинику. И нашел его там одного, в ужасном состоянии, страшно подавленным. Он поранил руку. По его словам, ты об этом знаешь.
– Да, он прищемил пальцы дверцей машины. Но я не думала… он не писал, что это что-то серьезное.
– Ему не хотелось, чтобы ты знала, насколько все это серьезно. Он потерял три пальца и теперь никогда не сможет вернуться к своей работе. Его кабинет закрывается.
В растерянности женщина поднесла руку к горлу.
– И правда заключается в том, – продолжал Пол, остро сознавая в этот момент жестокость произносимых им слов, – что эту злосчастную дверцу захлопнула Айрис.
– О Господи, – прошептала Анна, и на лице ее появилось выражение страха и какой-то беспомощности.
Пол говорил теперь быстро, желая поскорее со всем этим покончить.
– Они, конечно, оба понимают, что все это было трагической случайностью. Но Айрис, – он снова подумал о себе как о дипломате или жонглере, пытающемся одновременно держать в воздухе множество шаров, не позволяя им касаться друг друга, – … она винит во всем только себя. Похоже, они сейчас отдалились друг от друга. Тео ушел из дома и пока живет в своем офисе. – Здесь Пол заговорил медленнее, поняв, что преодолел, наконец, опасное место, не проговорился о попытке самоубийства, если таковая, конечно, имела место. – Им просто необходима сейчас чья-то помощь. Кто-то должен с ними поговорить, а я… очевидно… – Он развел руками. – Поэтому-то я и здесь. Иначе я никогда бы не приехал, ты понимаешь.
– О, Айрис! О, Тео! – прошептала Анна. – И он… – Она вновь устремила взгляд на Пола. – …Он никогда не сможет работать? Его это убьет. Что он станет делать?
– Он будет два года учиться. – Сказать Анне хоть что-то положительное было настоящим облегчением. – Он хочет стать онкологом.
– Понимаю.
– Но это повлечет за собой колоссальные изменения в их образе жизни. У него нет никаких сбережений, – объяснил Пол и, видя, как Анна в удивлении подняла брови, спросил: – Ты, полагаю, не имела об этом никакого представления?
– Ни малейшего!
– В общем, деньги, похоже, уплывали у них почти мгновенно, едва успев появиться. Я предложил одолжить ему столько, сколько надо, пока он не встанет окончательно на ноги.
Спина Анны словно еще больше выпрямилась.
– В этом нет никакой необходимости. Я сама могу им помочь. Я сразу же отправлюсь к нему.
– Анна, он ничего от тебя не примет. Ты ведь осталась сейчас одна. – И внезапно сообразив, что он должен был сказать в первые же минуты встречи, добавил: – Я с сожалением узнал из газет о смерти твоего мужа.
Легким кивком головы она показала, что принимает его соболезнование.
– Благодарю тебя.
– Прости, что говорю тебе это, но хотя ты, судя по всему, ни в чем и не нуждаешься, ты ведь не…
– Не богачка? Ты это хотел сказать? Да, но…
– Но так случилось, – перебил он, – что я богатый человек. Я никогда ничего не сделал для Айрис, и тебе хорошо известно, как я всегда из-за этого страдал…
Анна прервала его низким, испуганным вскриком:
– Ты не… не сказал? Ты ничего не сказал Тео?
– Нет-нет! – Он снова словно балансировал на канате над пропастью. – Конечно, я ничего ему не сказал. Это была просто сделка. Благодарный пациент и все такое прочее. Немного необычно, но вполне правдоподобно. – Пол улыбнулся, словно приглашая ее порадоваться вместе с ним тому, как все удачно у него вышло. – Мне пришлось здорово потрудиться, прежде чем я его убедил, поверь мне. Несмотря на все свое уныние, он страшно горд и упрям.
– Он всегда был таким, – проговорила Анна и тут же поспешно добавила: – Но я все равно его очень люблю. Он мне как сын.
Ах, да, вспомнил Пол. Мори ведь умер в двадцать три года!
– И он хороший муж и отец. Да, но Айрис? Где она?
– Дома. Штерн сказал, что она сидит все время в своей комнате. По его словам, они не знают, о чем им говорить друг с другом.
– Так странно, что он рассказал тебе все это.
– Ну, я бы этого не сказал. Я достаточно стар, чтобы быть его отцом. И потом, я – чужой человек, а ему просто необходимо было в тот момент кому-нибудь излить душу. С незнакомыми всегда легче говорить о подобных вещах.
– Это верно.
Анна устремила невидящий взгляд на лужайку. Внезапно легкий порыв ветра всколыхнул листву у нее над головой, и солнечный луч, пробившийся на мгновение сквозь густую крону, ударил ей прямо в лицо, заставив ярко вспыхнуть ее мокрые от слез ресницы. Несколько секунд Пол не мог оторвать от них глаз; он
