– Хорошо. Постараюсь коротко. У меня был муж, Дэвид. Мы очень любили друг друга. Нам было чудесно вдвоем. Мы были одно целое. Больше не существовало ничего… Когда я потеряла его, я потеряла все. Вы это можете понять?
– Конечно! – сказал Поль.
– Нет, не все это могут понять. – Илзе покачала головой. – Далеко не все браки или любовные связи идеальны. Я всегда узнаю ту редкую пару – ее и его, которые абсолютно подходят друг другу. Мне кажется, что, не испытав это, самому трудно судить о других.
Ее тихие слова звучали вопросительно. Казалось, она ждет ответа, но ему нечего было ей сказать. Помолчав, Илзе продолжала:
– Я все еще ищу то, что у меня уже было, – это, видимо, глупо. Но с этим трудно бороться… Мне не стыдно признаться, что у меня было несколько мужчин. Секс может быть приятен, но никаких чувств к человеку при этом не испытываешь. Я всегда потом сожалела, потому что помнила, как это может быть.
Она не сделала никакого движения, но он ощутил ее сильную сексуальность. Или это было его собственное появившееся желание? Он смутился.
Илзе нахмурилась:
– Почему я так разговорилась с вами? Раньше я этого не делала.
– Не знаю. Почему?
– О, – сказала она, – возможно, потому что наступает момент, когда просто необходимо выговориться и лучше разговаривать с человеком, которого никогда больше не увидишь. Кроме того… – Она остановилась.
– Что – кроме того?
– Я надеюсь, вы не рассердитесь, но вы кажетесь мне добрым и грустным.
Он обиделся. Ему всегда казалось, что он производит впечатление уверенности силы.
– Грустный! – воскликнул он.
– Элизабет тоже так говорит. Или, может, не грустный, а одинокий.
– Я не грустный и не одинокий, что бы ни говорила Элизабет или кто-то другой.
Женщины! Сплетничают о нем, вторгаются в его тайны.
– Вы рассердились… простите. Я бываю слишком откровенна. Дэвид всегда предостерегал меня от этого.
Она встала, чтобы наполнить его бокал, но он прикрыл его ладонью, и она вернулась, чтобы поставить бутылку. Ее узкая облегающая юбка подчеркивала линию бедер. Он заметил, что у нее очень длинные ноги, длинные сильные ноги спортсменки.
И снова появились волнение, колебания, удивление и гнев.
Она прислонилась к книжному шкафу. Падающий сбоку свет подчеркивал глаза, как на искусной фотографии, все остальное тонуло в тени.
Необычные, слегка раскосые, черные и блестящие глаза, – он видел только их, и они были устремлены на него.
Минуту, долгую минуту они смотрели друг на друга, словно решая что-то. Илзе нарушила молчание, сказав:
– Вы сердитесь.
Он приподнялся и снова сел.
– Нет.
– Моя беда в том, что я отвыкла разговаривать с нормальным мужчиной. Большинство мужчин, которых я вижу, или отчаявшиеся безработные, или калеки. С ними нельзя кокетничать; нельзя танцевать с мужчиной, у которого нет ног.
Она шевельнулась – в свет лампы попал ее яркий рот, потом белая ложбинка между холмиками, скрытыми платьем. Внезапно он почувствовал, как забилось сердце, и подумал, что ему лучше уйти.
– Вы хотите уйти? Скажите, если так.
– Нет.
– Ну тогда что мы будем делать? Не хотите потанцевать?
Он был как под гипнозом. Ему пришло в голову, что если бы она спросила, не хочет ли он выпрыгнуть из окна, он бы сказал «да».
– Да. Потанцуем.
Старая пластинка поскрипывала, и мужской голос выводил по-английски: «Розмари, я люблю тебя, я все время мечтаю о тебе».
Поль встал и повел ее в танце. Тесно прижавшись, они двигались по маленькой комнате. Ее тело горело, как в жару. Он трепетал.
– Сын любит американские пластинки. Тратит на них свои карманные деньги.
Он не ответил. Ее пальцы скользнули по его затылку. Ноги касались его ног.
Он услышал, как она произнесла:
