– Но ты, конечно, знаешь, – мягко сказал он. – Он, должно быть, говорил тебе о… Ты знаешь, чем я занимаюсь?
– Чем?
– Чем зарабатываю на жизнь. Я имею дело со спиртным. Я ввожу его. Нелегально.
Она не знала, что должна была при этом почувствовать. Может, потрясение. Ее отец много раз говорил о своих подозрениях, но она не верила в это. Донал взял ее руку, перегнулся через стол и заговорил тихим напряженным голосом:
– Меня знают как бутлегера. Тебе это не кажется ужасным?
– Нет, – произнесла она. – Действительно, нет.
– Этот закон долго не продержится, знаешь ли. Невозможно запретить людям выпивать, так же как нельзя запретить им любить. Алкоголь является частью любой цивилизации, известной человеку.
– Я не знаю.
– Ну, ладно. Не лучше ли снабжать людей выпивкой, от которой они не ослепнут и не отравятся, как от самогона, плохо очищенного и подкрашенного карамелью? Поэтому я ввожу чистый продукт прямо с фабрики в Канаде. Привожу его в Нью-Джерси. Это импорт, вот что это такое.
В голове Мэг теснились мысли. Если отец узнает, что это так…
– Ты огорчена, Мэг? Ты выглядишь расстроенной.
– Нет, – солгала она.
Ее родители поднимут настоящий скандал, из-за которого он может уйти.
– Это все лицемерие. Можешь быть уверенной, что политиканы, которые ввели этот закон, сначала забили свои погреба, чтобы хватило на несколько лет. Ваши привилегированные классы, – и Донал кивнул в сторону соседнего столика, – получают все, что хотят, в дорогих клубах. У меня самого пара таких заведений. Туда приходят судьи, туда приходят сенаторы. Я уверен в тебе, Мэг. Я доверяю тебе.
Она была в величайшем смятении: ликовала и боялась; он ей доверился, и она почувствовала себя женщиной.
– Я считаю, что мои руки морально чисты. Я никогда не владел потогонным производством или дешевыми горючими меблирашками.
– Ты говоришь как мой дядя Дэн. Донал улыбнулся:
– Он идеалист, а? Не думаю, чтобы я был похож на него.
– Ты тогда сотворил чудо.
– Ерунда. Я просто знал нужных людей. Дело все в этом, Мэг. Знать нужных людей. Я понял это в юности. Мне пришлось это понять.
– Бен говорил, что ты прошел трудный путь.
– Правда. Но зачем я забиваю тебе голову своими заботами?
– Ты не забиваешь мне голову. Ты можешь все рассказать мне.
– Хорошо. Давай доедим десерт и вернемся в машину. Может, мы сможем где-нибудь погулять и еще поговорим.
Они проехали немного и свернули на грунтовую узкую дорогу, на которой с трудом могли разъехаться встречные машины.
И опять Мэг почувствовала что-то неотвратимое, напряжение, которое требовало разрядки.
– Хорошая машина, – заметила она, чтобы что-то сказать.
– Хорошо сделана. Я всегда хотел такую. Я люблю иметь вещи, – откликнулся он. – Хорошие вещи. Игрушки для взрослых.
Это Мэг хорошо знала по своему отцу.
– Тебе следует научиться водить машину. Эта маленькая машина подойдет для женщины. В городе у меня шофер. Это экономит время.
Было морозно. В голых кронах вязов по обочинам дороги шумел ветер. Солнце то выходило, то скрывалось в облаках, несущихся по холодному небу. На скотных дворах коровы жались к теплу.
– Не слишком холодно для прогулки? – спросил Донал.
– Нет, мне нравится. Я деревенский человек.
На темной северной стороне дороги под соснами и елями канавы затянуло тонкой пленкой льда, под которой еще журчала вода. Было пустынно.
– Дай мне руку, – сказал Донал. Он взял ее руку и сунул вместе со своей к себе в карман. – Мне начинать?
– Пожалуйста.
– Хорошо. Я вырос в так называемой Кухне дьявола, в нескольких шагах от Одиннадцатой Авеню, на последнем этаже доходного дома в квартире без горячей воды.
Он говорил серьезно, словно обвиняя.
– У матери я был один, больше никого, ее убила опухоль. Может быть, если бы были деньги для хорошего врача, этого не случилось, я не знаю. Так что, как и ты, я единственный ребенок. Там, где я жил, это было редкостью. Мне хочется иметь большую семью, дом, полный детей.
