самое время он льстил себя надеждой, что Полина в его действиях усмотрит лишь желание остроумного человека развлечь компанию. На самом деле с каждой секундой у него было все меньше шансов попасть в постель к прекрасной Еве, а Полина и подавно готова уже была изгнать злосчастного капитана из своих мыслей навсегда. Это и было то двойное чудо, которое удалось-таки Казанове, из разряда тех, какие он осуществлял на протяжении всей жизни. Сеанс же магии, затеянный ими в этот вечер, только начинался.
Повернувшись к окну и обращаясь к луне, Ева произнесла непонятные слова. Ей вторил Казанова, бормоча не менее туманные формулы. Это длилось три или четыре минуты, и у мадам де Фонсколомб было время полюбоваться, с какой легкостью двое авантюристов могут изобретать и произносить всякую остроумную чушь.
Затем, вскинув руки вверх и простершись перед человеком, который уже был не совсем де Дроги и еще менее походил на воплощение Робеспьера, но который, в любом случае, смахивал на отменного дурака, Ева заставила зрителей любоваться сквозь прозрачную тунику своей стройной фигурой и гибкими движениями. В этот момент Казанова спросил ее громко и торжественно:
– Готовы ли вы произнести неизреченные имена?
– Полагаю, что да, – ответила Ева.
– Не окажете ли вы мне любезность, назвав их?
Колдунья снова произнесла нараспев несколько совершенно непонятных слов, затем поднесла руку ко лбу и покачнулась. Похоже было, что она внезапно начала терять сознание. Одним прыжком Казанова оказался рядом и подхватил ее на руки. Де Дроги ужасно сожалел, что ритуал не позволяет ему покинуть проклятую скамейку и поспешить на помощь, но держался стоически.
– Ах, мадам, – воскликнул мсье де Сейналь, чрезвычайно обеспокоенный, – вы точно уверены, что действовали в час луны?
– Я в этом убеждена, поскольку сначала я отправилась на Юпитер, затем на Солнце, оттуда на Араэль, то есть на Венеру, и закончила Меркурием.
– Получается, что вы пропустили Сатурн и Марс. Это значительно укорачивает процедуру, но далеко не безопасно.
– Боже мой, так оно и есть, – простодушно ответила прекрасная колдунья.
– В состоянии ли вы продолжать? – спросил Казанова.
– Назовите мне прежде имя вашего духа, чтобы я могла воспользоваться его помощью, или лучше скажите мне клятву Ордена.
– Я не смею, и вы знаете почему.
– Мой дорогой Казанова, я вас умоляю. Я буду вам за это бесконечно признательна, всегда, начиная с этой ночи…
Двое шарлатанов довольно долго переговаривались в таком же духе. Причем это делалось так серьезно, словно они служили мессу. Разом позабыв не только о Робеспьере, но и о де Дроги, Полине и мадам де Фонсколомб, они, похоже, были озабочены лишь предстоящей ночью любви, подробности которой им доставляло удовольствие обсуждать в присутствии зрителей.
На следующий день де Дроги получил приказ выезжать в столицу. В замке он больше не появился. Артиллерийские залпы и атаки кавалерии, к которой он вскоре должен был присоединиться, казались ему пустяком по сравнению с той роковой шуткой, которой он был обязан Робеспьеру. Капитан слишком поздно понял, что у него гораздо лучше получается вести в бой лошадей, чем управляться с женщинами. Перед лицом орудий он мог с легкостью расстаться с жизнью, сталкиваясь лицом к лицу с мужчиной, он понимал, что может даже потерять честь. Но встретившись с двумя фуриями, которым он имел глупость противостоять, капитан оказался полностью обескуражен и ему оставалось только покинуть поле боя.
Однако не только он вышел из этой авантюры с потерей, Казанова также потерял – ровно десять лет, которых он лишился той ночью, трижды пожиная лавры победителя, вновь зазеленевшие под ласками и поцелуями его прекрасной сообщницы.
Вскоре настала очередь Евы покинуть замок. За это время она совершенно очаровала мадам де Фонсколомб. Однако старая дама даже не пыталась удерживать красавицу, мудро рассудив, что такая уж у той судьба: куда бы ни забрасывала ее жизнь, окружающие будут неизбежно подпадать под волшебное обаяние прекрасной шарлатанки. За этот ее талант старая дама вознаградила Еву векселем на тысячу флоринов, который та должна была представить ее банкиру в Вене. Явившаяся в Дукс в надежде вытянуть у Казановы три сотни флоринов, которые, кстати, приятель дать ей не смог, красавица теперь могла снова отправиться в путь с легким сердцем и головой, гудящей от мыслей о предстоящих новых победах. Прежде всего она вернулась в Теплице, куда было всего полчаса езды, и, поскольку ей не терпелось поскорее извлечь прибыль из своей тысячи или проиграть ее – уж как повезет, – она даже не вспомнила о том, что каждое новое дело требует предварительного прохождения через Юпитер и Меркурий.
Казанова же за это приключение был вознагражден решительной неприязнью со стороны Полины. Рассудив, что это чувство свидетельствует об интересе и придает ему значимость, которой он до сих пор был лишен в ее глазах, Джакомо счел себя весьма продвинувшимся на пути завоевания сердца молодой женщины. Находиться в нем на правах врага значило, по его мнению, быть на пути к успеху.
Тем временем Полина продолжала избегать библиотекаря и всякий раз, когда встречала Казанову, упорно выказывала ему враждебность. Но проделывала она это с излишним рвением, и такое чрезмерное пренебрежение убеждало Казанову в том, что он не столь уж и презираем.
При этом неугомонная Полина нашла для себя новое развлечение, касавшееся бедной Туанетты.
После того как целую неделю Тонка помогала отцу подрезать заросли самшита, росшие в парке, Шреттер перевел ее в замок и поручил натирать паркет в больших залах, которые открывали лишь время от времени.
Тонке постоянно поручали самую грубую работу, и она не пыталась увильнуть от своей повинности, что, по понятиям работающих на кухне бездельников, было дополнительным доказательством ее неполноценности. Странно то, что никому из этих мужланов не пришло в голову воспользоваться ее вопиющей наивностью. Навряд ли эти люди руководствовались в своих действиях жалостью или излишней щепетильностью. Они, без сомнения, ставили себя гораздо выше этой дурочки, и их тщеславие не позволяло им смотреть на нее как на женщину.
