– Но постель-то никто не греет, – напомнила Джен. – Дети вырастут и разойдутся, а ты так и умрешь одинокой старой грымзой. Забудешь, как и ноги раздвигать.
– Не забуду, – фыркнула Ева. – Есть ведь всякие хитрые электрические штучки.
Теперь уже фыркнула Джен:
– Перестань, пожалуйста, это совсем разные вещи.
– Почему? Нет! По крайней мере… Понимаешь, для мужчины в моей жизни просто нет места. Куда мне его втиснуть? – Ева развела руками. – Подумай сама – дети, работа, кухня, стирка, уборка, домашние задания, прогулки в парке. А есть еще и старшие, и у них тоже всего хватает. В моей жизни нет места для мужчины, ожидающего от женщины секса, нормального обеда, внимания, интересных выходных и… много еще чего. И как отнесутся к этому Анна и Робби? Нет, нет и нет.
– Эх ты, старая перечница, – сказала Джен. – И все равно я тебе не верю. Почему ты так молодо выглядишь? Почему так ухаживаешь за собой? Почему одеваешься, как девочка? Нет, у кого пропал интерес, те и выглядят иначе.
– Я – работающая мать-одиночка, и вообще мне нравится тебя дразнить. Завидуешь?
– Ха-ха-ха.
Обе знали, что это только шутка, потому что, глядя на Джен, никто бы и не подумал, что она приближается к отметке в сорок лет. Она давно пришла к выводу, что если уж ей не суждено быть худенькой, то это вовсе не означает, что она не может быть сексуальной. Джен без всяких сомнений покупала обтягивающие кофточки, бесстрашно носила «вандербра» и нисколько не смущалась, если что-то кое-где не помещалось. Она красила волосы в темно-рыжий цвет, предпочитала топы со смелым вырезом, никогда не застегивала блузки на все пуговицы и отважно заковывала себя в чересчур тесные юбки и джинсы. За последние десять лет Ева ни разу не видела ее ненакрашенной, с бледными губами или неподведенными глазами. К сожалению, Джен не могла себе позволить длинных накрашенных ногтей. Ногти были для акушерки немыслимой роскошью.
«Есть места, куда с маникюром не полезешь», – обычно говорила Джен.
Они были совершенно разными: Джен – маленькая, темноволосая, пышная, яркая; Ева – высокая, суховатая, светлая и, как говорится, au naturel. Ей хватало увлажняющего крема, блеска для губ и румян по случаю. Единственной экстравагантной чертой ее внешности были длинные осветленные волосы, которыми занимался Гарри, друг и по совместительству парикмахер, обслуживавший Еву по особым расценкам.
– Меня ожидает повышение на работе, – сказала Ева, глядя на колеблющееся от ветра пламя свечи. Большое повышение. Лестер уходит и хочет, чтобы я заняла его место.
– Прекрасно.
– Да, но…
– «Да, но… да, но…» Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. «А как же дети? Кто за ними присмотрит? Кто встретит их на остановке? Кто приготовит им полезный во всех отношениях фасолевый суп?» Курица, вот ты кто. Наседка.
– Боже, Джен, тебя послушать, так получается, что я только фасоль и ем! Давай не будем преувеличивать.
– Ладно, как угодно, – согласилась подруга, удивленная столь неожиданным всплеском эмоций.
– И потом, они ведь действительно еще маленькие. Робби всего два годика. Конечно, я волнуюсь. Конечно, беспокоюсь. Справлюсь ли? Мне и сейчас нелегко, а тут такая ответственность. Кто бы знал, как я устала! Уже и забыла, когда высыпалась. А работы по дому столько, что ее за всю жизнь не переделать.
– Мне тебя жаль, – сказала Джен.
Вечер выдался неожиданно теплый, и они решили поужинать на свежем воздухе. С наступлением сумерек повеяло прохладой, но все равно было так замечательно вдыхать запах сырой земли и молодой зелени.
– Может, это как раз то, что тебе и нужно. Я имею в виду новую работу.
– Вот и Лестер мне то же самое сказал. – Ева с сомнением посмотрела на подругу. – Почему вы все считаете, что мне нужны какие-то перемены?
– Ну, в твоей жизни не так уж много чего происходит, согласна?
– Давай начистоту, Джен. Пожалуйста, без намеков. Говори, что хочешь сказать.
– Я и говорю. После того, как вы с Джозефом расстались, после рождения Робби ничто ведь не изменилось, верно? Ничего не произошло. А когда это было, два с лишним года назад?
– Хочешь сказать, со мной все по-прежнему, кроме того, что я обзавелась еще одной игрушкой? – В голосе Евы послышалось раздражение, и Джен подумала, что, может быть, затронула слишком болезненную тему.
Они не знали. Джен ничего не знала о ветеринаре. Да и что, черт возьми, знать! О чем рассказывать? Хвастать парой сеансов дружеского секса? Нет, Джен права – в ее жизни ничего не произошло.
И то ли оттого, что было уже темно, то ли оттого, что ее задели слова подруги, а вероятнее всего, из-за выпитого вина случилось неожиданное – Ева вдруг услышала, как говорит вслух то, о чем даже себе не позволяла думать:
– Я хочу помириться с Джозефом.
– Что?! – вскричала Джен. – С этим долбаным Ричардом Бренсоном Вторым? Ева… Эй? Все, я забираю у тебя стакан. Хватит…
– Джен, не надо… – Ева уже пожалела о собственной откровенности.
– Когда это случилось? – спросила Джен.
