не имеет значения, кто бы и что бы там ни думал. Для сомнений нет места. - Эд бросил вызывающий взгляд на Гарри, явно требуя возражений.
- И пока это
- Это были бы совсем невероятные совпадения, Гарри. - Улыбка Гамбини была образцом терпения. - Но… да, есть и еще кое-что. - Его челюсть непрерывно двигалась, а выражение лица было такое, будто помесь хитрости и нетерпения пытается прорваться изнутри сквозь толстую кожу.
- А именно?
- Постоянство сигнала, который мы получали раньше, зарегистрировано нашими записями. Если не считать незначительных изменений в интенсивности и в ширине диапазона пульсаций. Основные параметры передачи не менялись за все время наблюдений. Почти всегда в серии было пятьдесят шесть пульсаций, а серии разделялись интервалами в три с половиной секунды. Фактически чуть меньше. - Гамбини встал, обошел стол и воздел руки к потолку. - Черт меня побери, я и сам не могу в это поверить. Тем не менее сегодня утром, когда передача возобновилась, общий характер сигнала сохранился лишь в главном. Возникли важные изменения. Кое-какие пульсации исчезли, но они ушли только из дублирующих серий. И всегда одни и те же. Ну как если бы ты взял Третий концерт, проиграл бы его раз, а потом еще несколько раз, каждый раз опуская несколько нот, но оставляя пробелы, чтобы общая длина серии не претерпела бы изменений. И ты продолжал бы повторять это снова и снова, сначала проигрывая полную версию, а потом измененную, причем изменения были бы те же самые. - Из верхнего ящика стола Гамбини вынул блокнот и вверху страницы написал число 56.
- Вот нормальное число пульсаций в серии, - сказал он. - А в сокращенных их только сорок восемь.
Гарри покачал головой.
- Извини, Эд. Я чего-то туго соображаю.
- Ладно, забудем. Все это лишь метод, чтобы получить периодическую дробь. Особенный интерес представляет расположение исчезнувших пульсаций. - И написал в блокноте: 3, 6, 11, 15, 19, 29, 34, 39, 56. Серые глаза Гамбини остро глянули в глаза Гарри. - После окончания этой серии мы получаем другую, с пятьюдесятью шестью пульсациями, а затем все повторяется снова.
Гарри кивнул, будто понял.
- А теперь давай повтори это по-нашему, по-простому. Гамбини выглядел как человек, только что схвативший крупнейший приз в лотерее.
- Это код! - вскричал он.
Когда впервые стал действовать проект «Скайнет», Гамбини начал разговаривать так, будто надеялся в самом ближайшем времени разгадать все загадки Вселенной. Жизнь на других планетах, сотворение мира, проблема темной материи - все это должно пасть к ногам Новейшей Технологии. И разумеется, все пошло совсем не так, как ожидалось. Все упомянутые проблемы остались нерешенными. Гамбини с точки зрения философии больше всего интересовал вопрос о том, какую роль играет в космосе жизнь. И «Скайнет» позволил ученым обнаружить планеты земного типа, что крутятся вокруг далеких звезд. Гамбини и Маевский, Уиллер в Принстоне, Рим-форд в Калтехе, тысячи других во множестве мест рылись в отчетах и поздравляли друг друга. Планеты плавали повсюду! Сравнительно скромное число солнц оказались столь нищими и столь стерильными, что не имели сопутствующих планет. Даже системы из нескольких солнц неизвестно каким образом обзавелись планетами и умудрились удержать их. Образовались целые семьи миров! Часто они болтались на эксцентричных орбитах, что, как считалось, создает нестабильность среды и препятствует возникновению жизни. И все же планеты существовали! Теория формирования планет получила мощную энергетическую подпитку. И как-то в прошлом году воскресным апрельским вечером, в маленький юбилей открытия «Скайнета», Гамбини сказал Гарри, что у него не осталось сомнений: Вселенная кишит жизнью!
И вдруг весь этот безмерный оптимизм ушел в глубокую тень, отброшенную спектрографом, способным определять бесконечно малые следы различных элементов. Анализ света показал, что планеты, имеющие массу, сходную с Землей, и расположенные на расстоянии от звезды, которое позволяет воде оставаться жидкой, сходны скорее с Венерой, чем с Землей. Полученные данные позволяли сделать вывод, что большая часть Вселенной неописуемо враждебна жизни, и предположение Саганеско о том, что Млечный Путь «населен» сотнями тысяч обитаемых миров, должно уступить подозрению, что мы, вероятно, все же одиноки во Вселенной. Сны Гамбини померкли, а самое смешное то, что убил их тот самый спектрограф, над которым Гамбини работал сам.
Это было мрачное время, одинаково болезненное как для агентства, так и для работавших там исследователей. Если и в самом деле в космосе нет ничего, кроме мертвых камней и газов, так зачем доить налогоплательщиков и вкладывать деньги в долгосрочные проекты? Пошли разговорчики о сокращении ассигнований, и в самом деле приток средств в агентство на такие специальные проекты, как «Скайнет», заметно ограничился. В следующем финансовом году ожидалось новое сокращение, и Гарри вовсе не желал будить радужные надежды, которым не светит осуществиться.
- Думаю, нам нужны более веские доказательства, - сказал он очень мягко.
- Вон оно как! - Гамбини облизал губы. - Гарри, я думаю, ты не слишком внимательно вникал в характер сигнала. - Он поднял блокнот с нацарапанными цифрами и протянул его Гарри. Пока тот делал вид, что вчитывается в них, Гамбини тупо уставился на телефон, а затем стал набирать номер. - Надо доложить Квинту, - буркнул он. Гарри нахмурился.
- Я бы не стал спешить с вызовом сюда директора, - сказал он.
Квинтон Розенблюм был оперативным директором НАСА и одновременно директором Годдарда. Дело в том, что автомобильная авария, случившаяся несколько недель назад, неожиданно освободила директорское место в Годдарде. Изменения в руководстве ни к чему хорошему не привели. Старый директор хорошо знал Гамбини и спокойно смотрел на его выходки. Розенблюм же был консерватором и приверженцем твердолобого
Гарри все еще вчитывался в запись Гамбини, но ничего особенного в ней не видел.
Гамбини мрачно рассматривал телефонную трубку.
- Автоответчик, - сказал он.
Розенблюм никогда не брал на выходные сотовый телефон и вообще не любил, чтоб его беспокоили. Правильно было бы, чтобы Гамбини оставил на автоответчике объяснения, в чем состоит чрезвычайность ситуации. Тогда ответ будет получен спустя несколько часов.
Однако Гарри любил доставать Розенблюма, а сейчас это можно было сделать чужими руками.
- Скажи автоответчику, что Розенблюму следует позвонить нам сразу же, как он заявится домой. И не говори зачем.
Гамбини пожал плечами и подчинился.
- Мне кажется, тут есть какой-то свой ритм, - сказал Гарри.
Физик кивнул.
- И очень существенный. В начале серии два удара, за которыми следует пропуск на том месте, где раньше был удар. Потом еще два и потом четыре. Геометрическая прогрессия. Затем три пропуска между 11-й и 15-й пульсациями, еще три между 15-й и 19-й. Девять между 19-й и 21-й. Два, два, четыре. Три, три, девять. Четыре, четыре, шестнадцать. Неужто не понимаешь?
Квинт Розенблюм был перекормлен, задаст и раздражителен. Он обладал талантом отклонять помощь со стороны и действовать на основании той теории управления, которая гласит, что главная обязанность менеджера - глушить инициативу, исходящую от подчиненных, а не от него. Очки у него были плохие, да и костюм мог бы быть получше. Тем не менее это был чиновник с определенным техническим талантом, к на его действия можно было положиться. В НАСА он пришел из КОСМИКа - Центра по разработке компьютерных программ университета Джорджии. Под его руководством была разработана интегрированная система управления полетами с Земли. Приложение бюрократического пресса было его инстинктом. Ужасно любил давить на подчиненных.
Кроме того, он весьма не любил теоретиков. Они быстро сбивались, были слабо связаны с реальностью, в лучшем случае ни в чем не были уверены, и полагаться на них было нельзя. Конечно, он понимал их роль -
