взорвалась воздушно-бензиновая смесь, осколки бочки прочертили небо. Часть из них пробила три ближайшие бочки, содержимое которых, вылившись на бетон, усилило огненный шабаш. Секундой позже начали взрываться и остальные емкости. Шесть бочек с оставшимися наглухо закрытыми пробками взорвались последними. Прошло почти пять минут, прежде чем последняя из них взлетела на воздух, продемонстрировав впечатляющее зрелище – огненный фонтан взметнувшихся ввысь горящих потоков бензина.
К 21.45, за пятнадцать минут до того, как должна была произойти диверсия, Берн и Акфорд осторожно подогнали машины на пару сотен ярдов от зданий. В ожидании они замерли на месте. Как только Берн увидел первую вспышку, он завел двигатель своей машины, шум которого потонул в реве пламени и грохоте последовавших взрывов. Акфорд в задней машине сделал то же самое. Они ждали, когда появятся солдаты, чтобы посмотреть, чем же те займутся. Берн понимал, что момент начала движения требует очень тщательной прикидки.
По прошествии целых недель или даже месяцев смертельной скуки и бездействия наконец-то произошло что-то такое, что привлекло и удерживало внимание несчастных иракских солдат, посланных на эту Богом забытую пограничную заставу. Любой огонь завораживает – только-только проснувшиеся солдаты вначале просто стояли и глазели на него. Затем, возбужденно переговариваясь, они стали передвигаться поближе к нему, чтобы было теплее.
Ругаясь, угрожая и стараясь перекричать рев бушующего пламени, лейтенант сделал тщетную попытку заставить своих людей хоть как-то действовать. Единственным ответом на его призывы послужила бурная, полная ехидства тирада от огромного полуодетого, но теперь уже совсем проснувшегося капрала о том, что если он, лейтенант, жаждет пойти и помочиться на этот вулканический огонь из того бесполезного собачьего
Лейтенант сдался. Грызя ногти от отчаяния перед возможными последствиями после того, как начальство узнает об этой катастрофе (он почти сразу же решил не докладывать о ней несколько дней, пока не заметет следы), лейтенант мрачно отступил в сторону и наблюдал, как то немногое, что оставалось от его до сих пор непримечательной карьеры, возносилось в небеса вместе с огромными клубами густого черного дыма.
Если бы он, или кто-то из его солдат, обернулся назад ровно в 22.05, то, возможно, как раз заметил бы, как темные силуэты двух изрядно испачканных санитарных машин проследовали мимо по дороге, ведущей на север, не далее чем в тридцати ярдах от них.
Но никто так и не обернулся. Две машины проскользнули дальше, оставшись незамеченными.
Команда Хауарда была в Ираке.
36
Джон Кируин бросил взгляд на верхнюю консоль слева от стола, на которой зажегся световой сигнал «тревога». Световая точка рядом с центром круглого экрана мигала в такт вращению сканирующего луча. Подтверждающий сигнал о наличии стартового следа ракеты со спутника вспомогательной спутниковой системы обнаружения, рассеянно подумал Кируин: строго говоря, пока что это еще не его епархия. Сигналом должен был уже заниматься НОРАД,[23] и ему достаточно скоро сообщат, необходимо ли дальнейшее его изучение. Кируин набрал код на клавиатуре консоли, чтобы запустить стандартную программу для анализа следа, и вернулся к работе с основным экраном, где он заканчивал составление оценки результатов бомбового удара, ОРБ, по иракскому ядерному объекту в Эль-Атире.
Головоломка с Эль-Атиром целиком поглотила Кируина, который со времен серьезных неудач во время «войны в заливе» потратил сотни часов на просчитывание и улучшение других программ по ОРБ. В случае с Эль-Атиром, составляя подробный анализ состояния наземных объектов, он был поставлен в сложные условия, его анализ спутниковых разведданных сравнивался с результатами непосредственного осмотра местности. Кируин не знал, какова была оценка наблюдателей, и не должен был ее узнать до вынесения собственного заключения. Все происходило одновременно и в реальном масштабе времени. Кируин бился над этим уже четыре часа и должен был вот-вот закончить.
Он с удовольствием принял вызов, и ему нравилось то, как у него все выходит. К работе он относился серьезно. Собственно, как и все его коллеги по Национальному бюро разведки (НБР), отметил он, но ему никак не удавалось, подобно им, работать в непринужденном, шутливом стиле, оставаясь при этом исключительно преданными своему делу. Он знал, что все они – на редкость способные и талантливые люди, как знал и то, что сам он тоже хорош в своем роде. У него все получалось как-то естественно. В своей приверженности к работе он не видел ничего примечательного и не считал, что обладает каким-то особым талантом. Единственной меркой для него служило то очевидное уважение, которое проявляли к нему его соратники, порой его даже удивляло, что они относятся к нему, как к ровне. Да, конечно, все снова и снова он выдавал результаты, которые вызывали у них восхищение. Но когда это происходило, он относил все на счет счастливых озарений, и для него не было выше награды, чем небрежные, весьма сдержанные комплименты коллег и как результат – возникающее при этом чувство товарищества. Ему было особенно приятно сознавать, что его признавали своим, «одним из команды».
Кируин был бы поражен и сбит с толку, узнай он, что остальные считают его даже по их меркам кем- то вроде вундеркинда – он бы этого просто не понял. С его точки зрения, он ничем не отличался от них, только ему хотелось бы с большей непринужденностью участвовать в затеваемых ими в свободное время – а порой и на дежурстве – дружеских пикировках. Если у него и были недостатки, то одним из них, возможно, была излишняя серьезность, но она компенсировалась его скромностью и прямодушием, за что он был искренне любим и уважаем в коллективе.
Однако у Кируина был один тайный пунктик, он даже поделился им со своим боссом Уолтером Соренсеном при собеседовании перед поступлением на работу в НБР. Он приходил в ужас при мысли, что кто-нибудь может дать ему кличку «Радар». Он и на самом деле поразительно походил на актера, исполнявшего соответствующую роль в популярном бесконечном телесериале: крошечного роста, круглолицый, в маленьких круглых очках, со слегка гнусавым голосом. Он искренне поведал Соренсену о своих опасениях и страхах, и тот отчетливо понял, что в действительности беспокоит нервного юношу. Кируин, по мнению Соренсена, был из тех молодых людей, что отчасти страдали комплексом неполноценности. Он еще раз просмотрел его конфиденциальные характеристики с блестящими отзывами ученых, которые осторожно направляли рост молодого человека. Кируин принадлежал к числу самородков. Соренсен, будучи хорошим организатором, отлично знал, как выжать из своих подчиненных максимум. За день до выхода Кируина на новое место работы Соренсен коротко переговорил с его будущими коллегами. Он кратко рассказал о квалификации Кируина, что не могло не произвести должного впечатления на сотрудников. В конце же беседы он добавил:
– И сделайте, ребята, мне и ему одолжение, а? Он – славный молодой парнишка, и не стоит его слишком подначивать. Он на самом деле не переносит, когда его называют Радаром, как того парня в телесериале. Если только я кого-то из вас уличу в этом, то можете быть уверены – поимею в задницу. И я не шучу.
Так что Кируина не подначивали, а сам он последовал совету Соренсена и сменил оправу – очки у него теперь были квадратными. Все это происходило семь лет назад. С тех пор уверенность Кируина в себе неизмеримо возросла. Он играл важную роль в разработке аналитических методов Национального бюро разведки. Когда кто-то впервые заметил в его присутствии, что Соренсен слегка напоминает моржа, он громко расхохотался. По иронии судьбы после этого кличка «Морж» прилипла к Соренсену, который знал об этом, но не обращал внимания, а Кируина так ни разу никто и не назвал Радаром.
Установка монитора вспомогательной оборонительной спутниковой системы обнаружения, действующей в реальном масштабе времени, была одной из идей Кируина. Это было четыре года назад, и в
