знакомый. Приведя Лазаря к роще чуть в стороне от лагеря, он предложил отведать плоды, росшие на деревьях.
Лазарь не был голоден, однако решил не отказываться. Сорвав плод и надкусив его, он чуть не подавился. Картофельное пюре с томатным соусом!
— …мы правильно уловили?.. — услышал он мысленный вопрос.
— Да-а… — восхитился Лазарь. — Не знаю, что вы имели в виду, но вышло здорово!
В мозгу его удовлетворенно прозвучало:
— …попробуй с другого дерева…
Осторожно, однако охотно Лазарь последовал совету. Запах плода напоминал свежий ржаной хлеб со сливочным маслом, но к нему примешивался привкус мороженого. Он не удивился, когда плод третьего дерева оказался жареным мясом с грибами.
— …мы, в основном, пользовались твоими мыслями… — пояснил провожатый, — …они были гораздо сильнее, чем мысли твоих жен…
Лазарь не стал растолковывать, что не женат. «Гномик» добавил:
— …не было времени воплощать цвет и форму, бывшие в твоих мыслях. Это важно для вас?..
Лазарь поспешил заверить, что это вовсе ни к чему.
Вернувшись в лагерь, он рассказал о своей прогулке, а после долго убеждал родичей, что не валяет дурака.
Одним из тех, кому сказочная жизнь в стране пошла на пользу, был Слэйтон Форд. Он вышел из анабиоза вполне оправившимся от пережитого потрясения, остался лишь один болезненный симптом: он никак не мог вспомнить, что же произошло с ним в храме джокайра. Ральф Шульц счел это нормальной реакцией здорового организма на перегрузку и признал пациента полностью излеченным.
Теперь Форд казался куда моложе и счастливей, чем до болезни. Он не стал претендовать на официальные должности — да и осталось их, по чести сказать, немного. Семьи пребывали в анархической умиротворенности и пользовались всем, что в изобилии предоставила им великолепная планета, однако, обращаясь к Форду, по-прежнему прибавляли к его имени уважительный титул и относились к нему, как к одному из старейшин. С ним часто советовались, к его мнению прислушивались так же, как к мнению Заккура Барстоу, Лазаря или капитана Кинга. Возрасту родичи не придавали большого значения — между близкими друзьями могла быть и столетняя разница в возрасте. В течение долгих лет они наблюдали Администратора в работе и ныне все так же признавали его за старшего, хоть большинству родичей он годился в сыновья.
Бесконечный пикник затянулся на недели, затем — на месяцы. После долгого, монотонного корабельного затворничества, где сон чередовался с работой, никто не смог устоять перед возможностью беззаботного отдыха — ничто не мешало здесь наслаждаться долгожданным покоем. Пищи было вдоволь, и доставалась она без труда, ее даже не нужно было готовить. В ручьях была прохладная и чистая вода, а что касается одежды, ее имелось сколько угодно, однако потребность в ней оказалась скорее эстетического, чем утилитарного плана: райский климат делал одежду ради защиты от непогоды совершенно бесполезной. Ею пользовались только те, кто упорно не желал расставаться с привычкой носить костюм. Прочим же вполне хватало браслетов, ожерелий и цветов в волосах — тем более что перед купанием в море не нужно было ничего этого снимать.
Лазарь по-прежнему носил килт.
Уровень культуры и степень развития Малого Народца трудно было оценить сразу, их образ жизни вызывал у людей недоумение. Из-за отсутствия внешних признаков высокого развития технологии: высотных зданий, механических транспортных средств, крупных энергостанций — их легко можно было счесть детьми природы, без забот живущих средь райских кущ.
Однако над водой видна лишь осьмушка всего айсберга.
Их знания в области физики были гораздо обширнее, чем знания людей. «Гномики» с вежливым интересом осмотрели шлюпки, то и дело сбивая своих провожатых с толку вопросами, почему то или это сделано так, а не этак. Предлагаемые ими решения были куда проще и оригинальнее.
Малый Народец прекрасно разбирался в машинах и механизмах, хотя сам ими не пользовался. Понятно, для связи «гномикам» не нужна была электроника, для передвижения тоже (хотя причина этого вначале была землянам не ясна). Вообще их потребность в технике практически сводилась к нулю. А если они никак не могли обойтись без какого-либо устройства, то легко изобретали его, претворяли идею в жизнь, использовали устройство по назначению и тут же уничтожали, действуя с поразительной оперативностью и согласованностью.
Но самым удивительным была их биология. «Гномики» манипулировали формами жизни совсем по- хозяйски. Им ничего не стоило вывести растения с плодами, дублирующими не только вкусовые, но и питательные свойства земной пищи, и все это в считанные дни. И решение такой задачи было для них делом самым заурядным. Это давалось им легче, чем земным цветоводам выведение цветов новой формы и расцветки. Методы работы Малого Народца коренным образом отличались от методов земных селекционеров. Если кто-нибудь спрашивал, как они это проделывают — а такие вопросы задавались не раз, — они говорили, что просто думают, каким растение должно стать. Что бы они ни подразумевали под этим, результат был налицо: взяв молодой росток, не прикасаясь к нему, не воздействуя на него каким-либо доступным человеческому глазу способом, за несколько часов они превращали его в цветущее, взрослое дерево, причем растение получалось совсем не таким, каким было вначале. И потомство этого растения сохраняло новые свойства…
Однако самое разительное отличие состояло вовсе не в уровне научных достижений. Отличие это было принципиальным. «Гномики» не были индивидуумами.
Ни один туземец не являлся носителем отдельной индивидуальности. Их индивиды состояли из нескольких тел. У них были коллективные «души». Основное звено общества представляли телепатически единые группы со множеством членов: количество тел и интеллектов, составляющих индивидуальность, никогда не было меньше тридцати, а порой доходило до девяноста и более.
Колонисты начали понимать то, что казалось необъяснимым, только уяснив себе реальное положение дел в жизнеустройстве Малого Народца. Имелись все основания думать, что туземцы, в свою очередь, находили землян весьма странными и непонятными. Они ведь наверняка считали, что все остальные носители разума устроены так же, как и они сами. Внезапное осознание своей несхожести с людьми повергло их в ужас — на несколько дней «гномики» оставили колонистов.
А после в лагерь пришел посланец, пожелавший встретиться с Заккуром Барстоу.
— …мы сожалеем о том, что избегали вас… мы поторопились, приняв ваше горе за ненормальность… мы хотим помочь вам… мы предлагаем научить вас быть, как мы…
Барстоу не знал, что ответить на такое щедрое предложение.
— Мы благодарны вам за желание помочь, — сказал он. — Но то, какие мы есть, не беда наша, а образ жизни. Наши пути — это наши пути, и, я думаю, других нам никогда не постичь.
Мысль, пришедшая в ответ, была печальной:
— …мы уже помогли многим обитателям земли и неба избавиться от их вечной борьбы… но если вы не хотите помощи, мы не станем навязывать ее.
Посланник удалился, оставив Заккура Барстоу в глубокой задумчивости. Кто знает, размышлял он, может, не стоило так торопиться с ответом, не посоветовавшись с остальными старейшинами? Ведь, например, телепатия — не из тех вещей, которыми можно пренебрегать. Быть может, Малый Народец смог бы обучить людей читать мысли, не теряя при этом своей человеческой индивидуальности. Но то, что он знал о телепатах из числа своих родичей, оставляло мало надежд на это. Среди них не было ни одного умственно полноценного, а многие были законченными идиотами, следовательно, овладение телепатией не было безобидным для людей делом. Так что с решением торопиться не стоит.
Это стало девизом колонистов: «куда торопиться?» Трудностей больше не существовало, круг необходимых дел сузился, а неотложные дела исчезли полностью. Солнце приятно пригревало, дни сменяли друг друга спокойно и размеренно. Благодаря своему наследственному долголетию, родичи всегда имели склонность загадывать на будущее, теперь же они загадывали на вечность. Время утратило свое значение. Даже исследования продолжительности жизни, безостановочно ведущиеся в течение всей истории Семей, постепенно заглохли. Гордон Харди забросил свои эксперименты ради значительно более плодотворного
