Четыре направления - четыре ветра

bota из козлиной шкуры; он купил его в деревне, где жил Хесус.

— Гадание — любопытное искусство, — сказал он. — Оно пережило не одну тысячу лет.

— По крайней мере, 2000 лет до нашей эры, — сказал я. — Месопотамия. Там есть клинописные тексты, в которых изложена техника узнавания судьбы; они лили масло на воду, а также изучали форму дыма из благовонных кадильниц. Через тысячу лет китайцы пользовались И-Цзин.

— А что говорит ваша наука о смысле гадания? — спросил он.

— Я думаю, что все это связано с развитием неокортекса, — сказал я, стряхнул с плеч рюкзак и уселся на краю маленького arroyo. — Лобные доли дали человеку предвидение, т. е. способность видеть или, по крайней мере, планировать заранее. Его интриговала, а возможно, и пугала неопределенность будущего. Рассматривая судьбу как последовательность случайных событий и придумывая способы узнавания их, он начал вносить порядок в будущее, сводя количество возможных исходов к одному или двум. Нетрудно догадаться, что те, у кого лучше были развиты лобные доли, становились пророками и предсказателями в своей общине, угадывали любовь, богатство, войну, болезни и т. д.

Я вскочил, возбужденный собственными мыслями:

— Но какая разница? Все это спекуляции. Масло на воде, дым, палочки, листья, карты таро — все это способы подойти к случайному будущему случайным путем. Случайные наборы.

— Эти наборы интерпретирует мозг, — сказал Моралес. Он закинул за плечо раздувшийся от воды bota. — Странно, почему современный человек так очарован возможностью подобных вещей и все же отвергает их как бессмысленные, суеверные игры. Но разве психологи не пользуются чернильными кляксами, чтобы проникнуть в сознание пациентов?

— Тест Роршаха, — сказал я.

— Именно. Теория гласит, что эти случайные образцы подскажут определенные вещи. Ваш думающий мозг может говорить вам, что это бессодержательные пятна чернил, но инстинктивно вы отвечаете «бабочка», или «дерево», или что-нибудь еще, что «пришло на ум». Но откуда приходят эти образы? Из бессознательного?

— Так вы считаете, что rastreo de coca — это один из способов проникновения в бессознательное прорицателя, который им пользуется?

— Возможно, — улыбнулся он. — Это мысль.

— Но если интерпретация правильна, значит, информация уже была в бессознательном.

— Как вы сказали, это все спекуляции.

— Во всяком случае, Хесус ничего не сказал о будущем. Он только затронул эту тему с птицей, да еще он кое-что знает о том, что случилось со мной месяц назад.

— Память.

— В общем, да.

— Есть шаманы, которые скажут вам, что эта память содержится не в мозге, — это же в подобном случае относится и к самому сознанию, — а в теле и в энергетических полях, окружающих физическое тело. Они умеют не только видеть эти поля, но и прикасаться к ним собственными полями и видеть историю пациента, его настоящее, даже возможные варианты его будущего. Листья коки у сеньора Завалы — просто детский лепет по сравнению с этим.

— Так где же мы найдем такого шамана? — спросил я. Традиции и фольклор — это хорошо, но мне не давала покоя настоящая теория.

Моралес только улыбнулся и пожал плечами.

В этот день мы сделали привал рано. Оказалось, что наш скальный ручей сливается с другим подземным источником пятьюдесятью ярдами ниже, и мы шли вдоль расширяющегося ручья весь остаток дня. Ручей становился все полнее, это уже была целая речка шириной в десять футов. Мы разделись и выкупались в ее холодной сверкающей воде. В тот вечер Моралес приготовил бобы на нашем костре.

Я ничего не записал в дневнике, потому что уснул сразу после ужина. Мне приснился забавный сон. Мы с Моралесом играем в прятки: он прячет стручок мимозы с семенами, шести дюймов длиной, двух дюймов шириной, прячет его в лесу, а у меня глаза закрыты. Затем он предлагает мне найти его. Найти сразу, не глядя.

Утром мне показалось, что этот сон имеет какое-то отношение к нашим поискам hatun laika но имени Хикарам.

Проснувшись, я уже знал, что мы его никогда не найдем. Мы никогда не найдем шамана-мастера, волшебника, человека, «который уже умер».

Но мы нашли.

9

Ha солнце и на смерть нельзя смотреть пристально.

Ларошфуко

Было далеко за полдень, когда мы выбрались из долины, по которой шли с самого утра. Мы находились на краю altiplano, в том месте, где начинается склон высотою пять тысяч футов, ведущий к горным джунглям, похожим на зеленый мох, долинам в туманной дымке. Мы стояли, восхищенные тропическим пейзажем внизу, и в это время послышался кашель.

Их было трое. Трое мужчин. Двоим из них было лет по тридцать с лишком; оба в потертых, заплатанных джинсах; на одном была выгоревшая бейсбольная фуражка и что-то вроде охотничьего жилета с карманчиками и молниями, а на другом — мягкая фетровая шляпа с опущенными полями и полосатая шаль, повязанная крест-накрест на груди и заправленная в брюки. Он был обут в старые зашнурованные ботинки из потрескавшейся кожи и с рваными подошвами. Третий мужчина был постарше. Ему можно было дать и шестьдесят, и семьдесят; в этом климате, на этих высотах трудно не ошибиться. Худой и морщинистый, одежда мешковатая; пончо просто висел на его худых плечах. Широкополая шляпа из туго плетенной соломы, похожая на корону в форме купола, снабжена двумя тонкими тесемками.

Когда мы обернулись, старик сделал шаг вперед и снял шляпу. Вполоборота он глянул на своих спутников, и они послсдовали его примеру, после чего он снова повернулся лицом к нам и опустил глаза вниз.

— Tutacama, taytay, — сказал Моралес.

— Tutacama, — отвечал старик.

— Подождите меня, — сказал Моралес. — Это индейцы кечуа. Я поговорю с ними.

Я снял рюкзак, поставил его на землю, сел сам и прислонился к нему, а Моралес подошел к индейцам и заговорил со стариком. Они беседовали минуты три. Было в ндно, что старику что-то нужно, он был смущен и обеспокоен. Молодые люди в разговоре не участвовали, только переглядывались между собой да все посматривали на мой рюкзак. Старик тоже поднял голову и с уважением взглянул на меня через плечо Моралеса. Обернувшись назад, он показал рукой в сторону холмов; Моралес кивнул, что-то сказал и посмотрел на меня. Старик улыбнулся, и все трое приветствовали меня кивком головы. Профессор положил руку старику на плечо, затем обернулся и направился ко мне.

— Они из той деревни, за холмами. Мы миновали ее сегодня утром.

— Я не видел деревни, — сказал я.

— Там старая женщина. Белая женщина. Она умирает. Они видели, как мы проходили мимо, и просят нашей помощи.

— Тогда идем, — сказал я.

Деревня располагалась у подножия холма на расстоянии около мили от нашего маршрута. Она включала в себя массивные развалины сооружений времен инков. Гранитные блоки уцелевших стен были вырезаны такумело, что держались только на трении много столетий. В нишах, где когда-то стояли опорные столбы, теперь теснились растения. Во многих местах жители села укрепили стены необработанными