целительства». Она поздравляла меня и выражала надежду встретиться, когда я приеду на Юг в следующий раз. Я ответил. Наша переписка тянулась еще некоторое время, а потом угасла.
Сейчас она, видимо, занимается практической психиатрией в Южнокалифорнийском университете.
Я защитил диссертацию и теперь мог приписывать через запятую к своей фамилии «д-р философии»; мне казалось, что я различаю что-то вроде почтения на лицах метрдотелей, кассиров предварительной продажи авиабилетов, а также у служащих кредитных организаций.
«Мир целительства» был хорошо принят и оценен, его читали. Он пять или шесть раз переиздавался, и я оказался у самой рампы интеллектуальных спектаклей конца 70-х годов.
С первой моей женой я познакомился совершенно случайно. Можно подумать, что счастливые события происходят неизбежно, как только прозвучит «как-то однажды…» и начнется сказка о романтической любви. Она была психологом, автором бестселлера, сногсшибательной книги о женской сексуальности. Красивая, блестящая, прагматичная, она задела мою интеллектуальную и эмоциональную зрелость, задела ощутимо, и мы опрометчиво влюбились друг в друга.
Я был без ума от нее.
Мы зажили семейной жизнью в домике, прилепившемся к склону горы в Марин Каунти, Калифорния, по другую сторону моста, через пролив Золотые Ворота в Сан-Франциско.
Она писала очередной бестселлер. Я вел частную практику и принимал все приглашения выступить с лекцией, потому что нужно было расплачиваться со студенческой кассой, на ссуды которой я жил и путешествовал все эти годы.
А еще я преподавал. Я пытался перевести на общепонятный язык все, что я знал. Я занял профессорскую должность в Государственном университете Сан-Франциско, разработал курс транскультурной психологии, теоретизировал, концептуализировал, а затем доводил свои теории и концепции до лаборатории.
Я имел большой успех. Мои лекции были эклектичны и поэтому, наверное, популярны. Я основал Лабораторию Биологического Саморегулирования, которая стала испытательным полигоном, лягушатником для тех, кто намерен плавать по морю «мозг-тело».
Мой «полевой» опыт был глубоко висцеральным. Я имею в виду, что этот опыт размещался глубоко внутри меня, во внутренних органах, он был системным, эмоциональным, а не головным, рассудочным. Но когда я вернулся, то обнаружил, что этот опыт, который я лелеял бережно, как беременная женщина живот, прорастает в голову. То, что было живым существом и скрывалось глубоко в моем сознании, теперь утрачивало свою жизнь и превращалось в интеллектуальное конструирование.
Как у Пифагора.
Сейчас я объясню. Существует музыка — глубокие гармонические вибрации Природы. С чем ее можно сравнить? Музыка и ее воздействие на нас, как и любовь, рассеивается, исчезает, как только будет раскрыта ее тайна. В одном из величайших озарений неокортикальной мысли греческий философ установил, что музыка имеет логически совершенную структуру и форму и может быть описана математически. Вот только формулы эти никого не берут за душу, не заставляют плакать или смеяться.
А я чувствовал себя героем. Мифическим героем, который вернулся, чтобы исполнить свой общественный долг.
Джозеф Кемпбелл, выдающийся ученый и авторитет в мифологии, определил когда-то два вида героических деяний. Первый вид — это деяние физическое, когда герой проявляет храбрость в битве или спасает чью-то жизнь. Второй вид — духовное свершение, в процессе которого герой находит путь к сверхнормальному состоянию человеческого бытия, а затем возвращается к людям с посланием.
Я сгорал от желания сформулировать свое послание, рожденное из собственного опыта.
Я применял тончайшие методики исследования мозга, пытаясь получить срезы своего опыта. Никто не пытался остановить меня.
Я начал размышлять логически. Выглядело это примерно так.
Человеческий разум обладает возможностью создавать какие угодно мыслимые нейроэлектрические конфигурации, но изначально, от рождения, он не знает, как это делать. Неокортекс в чистом виде есть
Примитивный ритуал — это формула, рецепт, посредством которого в неокортекс передается информация, закодированная в символическом танце, музыке, визуальном стимуле; эта информация воспринимается лимбическим мозгом и используется для обучения регуляторных центров рептильного мозга, с тем чтобы ускорить целительные процессы, которые обычно протекают спокойно. В неокортексе при этом отпечатывается сборник целительных инструкций, которые впоследствии могут быть использованы с помощью словесных или символических средств, для ускорения целительного процесса в собственном организме, а возможно, и в организме другого человека.
Несмотря на то что доступ к визионерским центрам лимбического мозга не мыслится рациональным, теоретически ориентированным неокортексом, на эти центры можно воздействовать через ритуал. Тот самый саморефлектирующий мозг, который контролирует и оценивает бодрствующее сознание и ограничивает его содержание тем, что рассудок переживает в каждый данный момент, — этот мозг может быть запрограммирован на связь с бессознательным. Программирование осуществляется через опыт. Психотропные вещества типа
Наконец, лобные доли неокортекса обнаружили новую способность визионерского предсказания, точно так же, как они стали испытательным полигоном для эйнштейновских и квантовомеханическнх представлений об относительности пространства и времени. Время стало восприниматься как нечто деформируемое, а пространство — безграничное. Раньше способность к такому восприятию развивалась у редких индивидуумов спонтанно, чаще всего против их волн.
Около 50000 лет тому назад, когда не наделенные неокортексом неандертальцы были уже обречены, подхватить факел эволюции довелось представителям
Неокортекс и сейчас развивается, его схема все еще совершенствуется. Мы должны научиться использовать его мощь для развития нашего психосоматического здоровья. И тогда отдельные визионерские события станут достоянием прошлого.
Я излагал эти вещи студентам, испытывал транс-состояния в лаборатории. Катарсические преображения, испытанные мною в ритуальных и измененных состояниях, исцеления, свидетелем которых я бывал, начиная с Мексики и кончая Бразилией и Перу, — все это по результатам далеко превосходило возможности западной психотерапии и окончательно запутывало мои представления о медицине. Во всех случаях общим знаменателем было состояние сознания — единого сознания шамана и ученика, целителя и пациента.
Перед студентами я развивал идею личности, которая посредством специальной тренировки освоилась с разнообразными состояниями сознания, скрытыми в недрах нашего мозга, научилась настраивать себя на эти состояния, входить в резонанс с гармониями Природы, переступать пределы