её «списке», так всё и упало. Нет, я уж лучше сам как-нибудь… Да и чего-то не люблю я последнее время чужих людей в доме, особенно телок. Суетные они какие-то, геморроя с ними не оберешься.
– Смотри-ка, да ты потихоньку превращаешься в отшельника, – искренне удивился я. – Что-то не припомню, чтобы раньше тебя девки в квартире напрягали. Или это у тебя очередной приступ ханжества?
– Вряд ли, – задумчиво произнес Алиев. – Возраст, видимо. Раньше меня это совершенно не парило. А сейчас я тупо превращаюсь в закоренелого, принципиального холостяка. Такого, знаешь, хрестоматийного, перманентно вооруженного бухлом и микроволновкой. Постоянной-то подруги у меня нету, после Ирки как-то не срослось до сих пор. Не, ну меня посещают периодически разные там, чего скрывать, сам видишь. Но особой радости мне это не приносит. Вообще мне чаще везёт, и основная масса из них оказывается вполне вменяемой и веселой публикой, не дурами и не ханжами, с которыми можно ещё и общаться, а не просто тупо и остервенело трахаться, натужно сопя и отворачиваясь от липких поцелуев. Претензий к таким у меня нет, ведут они себя, как правило, вполне прилично, и некоторых из них даже иногда хочется пригласить во второй раз. Но таких мало.
– А кому сейчас легко? Хороших людей вообще меньше, чем плохих. К девкам это тоже относится. Это же не повод становиться женоненавистником.
– Да забей, – Евгений снова перевёл беседу в другое русло. – Не до этого мне сейчас. Расскажи мне лучше, что у тебя-то происходит. Насчёт своей фееричной Ани успокоился уже? Решил что-нибудь?
– Ну, что-то вроде этого, – я с безразличным выражением лица стряхнул в пустой стакан столбик пепла. – Понимаешь, я не собираюсь тебе вешать лапшу, что прямо вот так всё взял и забыл. Нет, я о ней каждую секунду думаю. И фотография её, как ты видел, у меня на компе по-прежнему заставкой. И мы постоянно переписываемся. Более того, она периодически пишет, что не против увидеться.
– И какого хрена ты тянешь резину?
– Я не тяну, Жень. Я просто больше не собираюсь с ней видеться. Я её… боюсь.
– Мудак, что ли? Чего ты боишься-то?
– Мы слишком разные.
– Ну вот, опять завёл волынку свою, – разочарованно покачал головой Алиев. – Ну, вот чего ты мне вешаешь тут? Я ж вижу, как у тебя выражение лица меняется, когда ты о ней говоришь. Ты ж влюблен по уши, как щенок, какого хрена ты себя обманываешь? Она к тебе тоже хорошо относится, судя по тому, что регулярно намекает на встречу. Чё ты теряешься? Где ты ещё такую возьмешь? Это тебе не срань какая- нибудь никакенная, типа этой вот Сонечки. Такими, как Аня, не бросаются, и уж точно не упускают.
– Да хрен знает, что ей нужно вообще. Понять не могу. Иногда мне кажется, что ей просто тупо скучно. На одну доску я себя с ней не ставлю, потому что… сам знаешь, таких мезальянсов в реальной жизни не бывает.
– Слушай, ну хватит уже. Ничего невозможного в жизни нет. Уж мне-то не рассказывай про мезальянсы. Просто вспомни, как у меня с Иркой начиналось. Там вообще никакой перспективы не просматривалось. Но я в неё влюбился, и костьми лёг, чтоб её добиться. Я за неё сто раз умер и сто раз снова родился. Тебе же здесь даже идут навстречу, и вообще все обстоятельства складываются в твою пользу, а ты выпендриваешься.
– Женя, ты напрасно проводишь параллель между своей Ирой и Аней, – заметил я. – Это реально несопоставимые измерения. Твоя Ира – обычная девушка из Подмосковья, а муж у неё – какой-то затраханный трехкопеечный менеджер из рыльно-мыльной конторы. Поэтому тебе было проще. С Аней же ситуация совсем другая. Тут какой-то неприлично богатый еврейский папик. И деньги здесь совсем другие. Ты пойми…
– Да нет, это ты пойми! Любовь сильнее любых денег, запомни, а любовь женская – особенно. Чего ты зациклился на деньгах-то этих? Ты и неделю в месяц не работаешь, а тебе уже хватает. А если будешь работать чаще, то хватит и на неё тоже.
– Ути-пути, – ухмыльнулся я. – Много ты понимаешь, ёпт. Она, конечно, очень корректна, и в глаза ничем не тычет, но я и сам не слепой, и кое-что вижу. Жень, ты пойми, это не просто божественно красивая женщина, от которой можно сойти с ума, и плясать вокруг неё всякие твои романтическо-поэтические пляски. Не всё так просто! И если вернуться с небес на землю, то у неё, дружище, одни только часы стоят сто пятьдесят штук зелени.
– Сколько-сколько?! – Алиев аж подпрыгнул в кресле.
– Чего глаза вытаращил? Уж поверь, в этомто вопросе я разбираюсь. Для сравнения: знаешь, сколько стоит вот эта квартира, в которой мы сейчас находимся? Ага, правильно, приблизительно столько же. Теперь врубаешься потихоньку? Столько же стоит тот «Кайенн», что мы тогда видели. А это всегонавсего одна из её машин. Так, жопу по городу возить. А знаешь, сколько стоит разок пожрать в «Турандоте»? Пятьсот баксов. Это средний счет. На одного человека. А она туда ходит, как в «Макдоналдс». Для неё это в порядке вещей, и называется «зайти поесть»! Да я никогда в жизни не смогу обеспечить ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Ни-ког-да не смо-гу!
– Да уж, – Алиев задумчиво потер висок. – Не хрен собачий. Я тебя понял, братан. Впрочем… Ты, конечно, поступай, как знаешь. Но, если уж совсем честно, на твоем месте я всё равно хрен бы когда отступил. Я б трупом лёг, но сделал бы всё, что мог. И даже больше.
– Твоё право, – я безразлично пожал плечами, и сделал большой глоток виски. – Я просто слишком хорошо понимаю, что это не закончится ничем хорошим. Либо я уеду в дурдом, либо мне, как ты недавно совершенно справедливо заметил, выдернут ноги. Я вот думаю всерьез заняться Ольгой, потому что там всё предельно ясно: она в меня влюблена, ну и мне с ней тоже хорошо и комфортно. Причём, вполне земная и живая девушка. А с Аней… Нет, с Аней – всё. Это окончательное решение, и обжалованию не подлежит.
– Твоё право, старик, – с некоторым недоверием глядя на меня, медленно произнес Алиев. – Твоё право. Может, так оно и действительно будет лучше.
В это время зазвонил лежавший на поручне кресла мой телефон. Мы оба автоматически покосились на дисплей – звонила Аня Бергельман. Мгновенно позабыв обо всём, я судорожно схватил трубку, и под ироничную усмешку Алиева метнулся на кухню, плотно закрыв за собой дверь. А ещё через минуту, наскоро попрощавшись с Евгением, я пулей вылетел на улицу, и чуть не бросился под ближайшее такси. Аня попросила меня приехать, сообщив, что сняла квартиру, и ушла от мужа навсегда.
XIII
Большая трехкомнатная квартира номер тринадцать, на проспекте Мира, в длинном доме аккурат между Капельским и Банным переулками, была очень хороша. Огромные подоконники вполне позволяли не только сидеть на них, а хоть и танцевать. Окна пятого этажа выходили прямо на проспект, и ещё меня позабавило, что оттуда отчетливо просматривался Слесарный переулок, и ближайшее к проспекту здание, где находилось управление ГАИ всего Подмосковья, а в нем кабинет одного из моих самых любимых, могущественных и богатых клиентов – собственно руководителя ведомства, генерала Ягушкина. Помнится, как-то раз мне позвонил Берсеньев, тогдашний главный гаишник Одинцовского района, невероятно глупый и омерзительно совковый полкан с замшелым мозгом, и уведомил, что несмотря на упомянутую мной «пожизненную гарантию», совсем недавно купленный у меня за бешеные деньги «Вашероновский» хронограф накрылся медным тазом. И этот старый дурак не придумал ничего лучшего, как отнести их в фирменный авторизованный сервис. Ко всему привыкшие, безупречно выдержанные мастера открыто смеяться ему в глаза там, конечно же, не стали, но бесстрастно сформулировали на бумажке, что гарантийному ремонту хронограф не подлежит, ибо «изготовленным мануфактурой Vach eron Constantin не является». Обозлившийся полкан позвонил мне, угрожал всеми страшными карами, которые только могла одолеть его примитивная фантазия. Я, разумеется, самообладанием швейцарских мастеров похвастаться не могу, поэтому резко его оборвал, и сообщил, что вот прямо сейчас еду к генералу Ягушкину. И если полковник Берсеньев соизволит пообещать больше никогда не трахать мне мозги всякой мелочью, то я пообещаю полковнику Берсеньеву не упоминать его фамилии в беседах с генералом Ягушкиным, и не рассказывать ему, что когда-то полковник Берсеньев в запале обозвал генерала Ягушкина «первым вором во всем подмосковном ГАИ». Ну, и что оставалось делать несчастному Берсеньеву? Проглотил, конечно же. А я несколько последующих лет передвигался по автодорогам Одинцовского района предельно осторожно. Пока этого дурака не вышвырнули на пенсию.
